Тшай планета приключений.

«Не вижу особых затруднений», — вложив два пальца в рот, Кауч испустил оглушительный короткий свист. Нисколько не удивившись, к нему не спеша подошла одна из служанок, скорее приятной нежели неприятной наружности, широкая в бедрах и плечах, широкоскулая, с большим улыбчивым ртом и рыжевато-коричневыми волосами, кокетливо завитыми торчащими колечками, производившими впечатление умышленной растрепанности: «Ну, чего ты расшумелся?»

«Принеси пару тюрбанов, — сказал Кауч, — оранжево-белые, с черными шнурками».

Служанка скоро вернулась. Подойдя к Сеитикс, она обмотала черную шапку волос девушки оранжевой и белой тканью, завязала концы так, чтобы их бахрома свисала за левым ухом, и прикрепила три черных шнурка с подвесками, диагонально спускавшимися к лицу перед правым ухом. Рейт только диву давался. Сеитикс преобразилась в дерзкую озорную девчонку, напялившую маскарадный пиратский костюм.

Рейта тоже наградили тюрбаном. В новой ипостаси он показался Сеитикс настолько нелепым, что та развеселилась: запрокинула голову и засмеялась — впервые с тех пор, как ее встретил Рейт.

Кауч одобрил достигнутый эффект: «Совсем другое дело! Теперь вы — пара хедаджийцев. Завтра я принесу вам шали. Завернутых в шали и в тюрбанах вас мать родная не узнает».

«Сколько с меня причитается за эту услугу? — не забыл спросить Рейт. — Надеюсь, не слишком много?»

«Всего восемь цехинов — включая стоимость нарядов, их подгонки и обучения манерам хедаджийцев. Главным образом, не забывайте ходить вперевалку, помахивая руками... вот так... — Кауч продемонстрировал жеманную, шаткую походку изнеженного шейха, брезгливо отгоняющего назойливых мух. — Время от времени поправляйте шаль быстрым нервным движением... Давайте, барышня, попробуйте. Нет-нет, колени должны быть чуть согнуты. Шевелите плечами — из стороны в сторону и немного назад...»

Сеитикс выполняла инструкции с сосредоточенной серьезностью, то и дело оглядываясь — не смеется ли Рейт?

Так они практиковались ночью в беседке, пока розовая луна плыла над уингами, отражаясь в запруде, а голубая всходила на востоке. Наконец Кауч объявил, что урок выучен: «Вы проведете любого — кроме урожденного хедаджийца, само собой. Идите спать. Завтра мы едем в Урманк».

В спальне было темно. Через узкие промежутки в плетеном тростнике стен и потолка просачивались теплые отсветы желтых и зеленых ламп, еще горевших в беседке, смешиваясь с холодными отсветами розовой и голубой лун и пестря тусклой радужной сеткой на полу.

Сеитикс подошла к стене, обращенной в сторону извилистой дороги, удалявшейся через рощу уингов, приложила глаз к щели и неподвижно замерла. Рейт подошел: «Что-нибудь видно?»

«Ничего. Их не так просто увидеть, если они не хотят быть замеченными», — девушка отвернулась и, бросив загадочный взгляд на Рейта, села на плетеную кушетку. Помолчав, она сказала: «Ты очень странный человек».

Рейт не нашелся, что ответить.

«Ты все понимаешь, но почти ничего не объясняешь. А я... Иногда мне кажется, что я вообще ничего не знаю и не понимаю».

«Что ты хочешь знать?»

«Как люди живут на поверхности, как они себя ведут, что они чувствуют... зачем делают то, что делают...»

Рейт подошел ближе, встал, глядя на нее сверху: «И ты хочешь все это узнать сегодня ночью?»

Она сидела, положив руки на колени, опустив голову: «Нет. Я боюсь... Не сегодня».

Рейт протянул руку, притронулся к ее голове. Внезапно его охватило сильнейшее желание сесть рядом, рассказать ей всю историю своего невероятного прошлого... Он хотел чувствовать на себе ее взгляд, видеть бледное лицо — внимательное, удивленное... Рейт не мог не признать, что случайно встреченная незнакомка из подземного мира, вечно занятая тайным осмыслением бытия, начинала приобретать власть над его действиями и побуждениями.

Рейт отвернулся. Переходя к кушетке у стены напротив, он знал, что Сеитикс подняла голову и пристально смотрит ему в спину.

7

Каморка озарилась утренним светом, просеянным сквозь тростниковое сито стен. Выйдя к беседке, Рейт и Сеитикс нашли Кауча, готовившего завтрак — оладьи из молотых стручков травы пилигримов и горячий бульон, ароматом напоминавший о близости морского берега. Прищурившись, Кауч проинспектировал внешность гостей, уделяя особое внимание тюрбанам и походке: «Неплохо. Но старые привычки дают о себе знать. Походка должна быть развязнее, барышня, покручивайте плечами, не стесняйтесь! Выходя из беседки, помните: вы хедаджийцы. Уже могли возникнуть подозрения — вас могут ждать, за вами могут наблюдать».

После завтрака трое вышли на дорогу, ведущую на север под раскидистыми уингами. В хедаджийских тюрбанах и шалях, жеманно пошатываясь, будто балансируя на высоких острых каблуках, Рейт и Сеитикс приблизились к паре телег, запряженных еще не встречавшимися Рейту поджарыми животными с темно-серой шкурой, грациозно и надменно перебиравшими восемью длинными лапами.

Кауч взобрался на первую телегу, Рейт и Сеитикс присоединились к нему. Одна за другой телеги выехали из Цзафатры.