Тщеславие

— Все это игры, моя милейшая невинность. Развлечения такого рода ничего не значат, особенно со шлюхами вроде Маргарет Дрейтон.

— Так она тебе не нравится?

— О, эта леди бывает забавна, тем более если ее разозлить. Но я предпочитаю женщин посвежее.

— Неужели? — Октавия всмотрелась в белеющее напротив лицо. — Как мясо в лавке торговца — нележалых?

От изумления Руперт ответил не сразу:

— Постой-ка, Октавия. Чего ты на меня напустилась? Вечер прошел успешно. Добыча никуда не денется. Они все проторят дорожку на Довер-стрит, как только разнесется слух, что там затевается крупная игра, а об этом уж позаботятся королевские уста.

Октавия промолчала. Руперт мягко дотронулся до ее руки.

— Что тебя тревожит, дорогая? Ей не хотелось признавать правду: ревность казалась унизительной.

— Наверное, устала, — рассмеялась она, но смех прозвучал неубедительно. — Слишком много волнений. Все время бок о бок с членом королевской семьи…

Руперт не поверил в ее веселость, но сделал вид, что его устроило объяснение.

— У тебя хватит духу и дальше пренебрегать велениями моды? — спросил он, выпуская руку Октавии.

— Для этого не требуется никакой смелости. — Девушка приняла смену темы с облегчением. — Было бы страшно, если бы я была чучелом, а поскольку я знаю, что я де такова… — Она красноречиво пожала плечами.

Руперт обрадовался: уверенность Октавии доставила ему удовольствие. И была она вовсе не безосновательной: девушка весь вечер приковывала к себе всеобщее внимание. Не всем, естественно, нравилась, но разве можно, находясь в свете, не вызвать и чьего-то раздражения?

В целом начало показалось ему успешным. Только бы после сегодняшнего бала Октавия отбросила опасения и нерешительность. Они, безусловно, пройдут, когда она свыкнется с новой ролью, а пьеса обретет сюжет.

Глава 10

Экипаж подкатил к расположенному на Довер-стрит высокому дому. У парадного крыльца горел масляный фонарь, а в окнах нижнего этажа горел свет.

— Неужели папа еще не спит?

— Если так, то стоит пожелать ему спокойной ночи. — Руперт открыл дверцу кареты и спрыгнул на землю. — Не знаю почему, но я твердо уверен, что твой отец относится к нашему браку с недоверием. — Он подал руку, чтобы помочь Октавии сойти. — Ты так не думаешь?

— Наверное. — Октавия вышла из кареты. — Разве поймешь, что он думает, но в некоторых вещах папа невероятно прозорлив.

Стоило им подойти к двери, как она сама растворилась.

— Добрый вечер, Гриффин. Мистер Морган спит?

— Не думаю, миледи, — поклонился дворецкий. — Он только недавно вызвал меня и приказал принести новые свечи.

— Тогда мы поднимемся к нему пожелать доброго сна. — Руперт сбросил плащ. — Запирай, Гриффин. Вслед за Октавией он направился к лестнице.

— Не хочешь отправить горничную спать? — прошептал он Октавии на ухо. — Она не сделает больше того, с чем и я сумею справиться.

Октавия почувствовала его жаркий взгляд, от которого сладостно заныло в груди.

— Вы сделаете все гораздо лучше, сэр. — Она приоткрыла дверь в спальню. — Можешь отправляться к себе, Нелл.

Дремлющая в кресле у камина горничная вскочила.

— Мадам, я вовсе не сплю, — принялась она виновато оправдываться.

— Вижу, вижу… И все же ты мне больше сегодня не нужна, — улыбнулась Октавия горничной, понимая, как та боится потерять из-за какого-нибудь проступка место. — Ступай в кровать, Нелл. Увидимся утром.

— Хорошо, мадам. Только приготовлю свечи и разожгу огонь. Можно?

— Будь добра. — Октавия тихонько прикрыла за собой дверь.

Иногда ей казалось, что они живут на сцене, ограниченные рамками сюжета пьесы. Все домашние были членами труппы, хотя знали об этом только она и Руперт. Стоит только занавесу опуститься, и актеры потеряют места.

Совсем не обязательно, убеждала она себя. Если все пойдет как надо, они с отцом заведут хозяйство. К тому же человеческими жизнями здесь никто не склонен играть. И пока продолжается пьеса, у людей есть крыша и еда, а это лучше, чем положение большинства лондонцев.

Сама она познала, что такое бедность. Руперт это тоже знает, но беспокойства проявляет меньше. Или, может быть, скрывает… как скрывает очень многое.

Но сейчас, одернула себя Октавия, не время горевать о жалкой судьбе бедняков и ломать голову над тем, почему так безразличен к ним Руперт. Она поспешила в заднюю часть дома и уже в коридоре услышала в комнате отца голос Руперта.

— Добрый вечер, папа. — Оказавшись в светлой и теплой комнате, девушка радостно улыбнулась. — Ты что-то засиделся. Поздно не спишь.

— То же самое я могу сказать о тебе, — заявил Оливер, разглядывая дочь.

Он выглядел хорошо: пытливые карие глаза стали ясными, кожа на лице разгладилась и порозовела, пышная грива седых волос аккуратно причесана. На нем был отороченный мехом халат и отделанные мехом же тапочки. Повсюду в комнате лежали книги: грудились рядом с креслом на полу, высились стопками на столе, одна, раскрытая, лежала на ручке кресла. На коленях он держал грифельную доску, в пальцах — грифель, страница пергамента уже была покрыта паутиной его мелкого почерка.