Тщеславие

Пока я таким образом колебалась, ситуация начала потихонечку выходить из-под контроля. Были нарушены два замечательных табу, которые негласно установились между нами за несколько лет постоянного общения. Табу первое: вместе не ходить по магазинам — было нарушено Славой; перед одним из тщательно запланированных театральных походов он решил приодеться посолиднее, а то все джинсы, да толстовочки, да мамой связанные свитера, на работе всерьез не воспринимают, он ведь теперь ассистент режиссера, это звучит гордо, почти так же гордо, как человек, да вот и с девушкой в театр гораздо приятнее пойти в пиджаке. И мы облазили ГУМ и ЦУМ в поисках чего-нибудь подходящего, но так ничего и не выбрали.

Слава был слишком высок да к тому же довольно хрупкой комплекции, и либо брюки были ему безнадежно малы и задирались до щиколотки, либо пиджаки повисали с невеликих плеч, образуя вдоль бортов многочисленные заломы. Так что купить костюм нам не удалось. Тогда мы решили просто купить пиджак отдельно и брюки отдельно. Не тут-то было. Если пиджак плотно сидел в плечах, то рукава еле прикрывали локоть, если были впору рукава, на спине вздувался пузырь, весь вид которого умолял: ушейте меня сантиметров на пятнадцать, я здесь не на месте. С брюками было примерно то же самое: они либо съезжали вниз, либо задирались выше резинки Славиных черных носков. Ох, и намучились с нами продавцы! Весь персонал цумовских бутиков на четвертом этаже был поставлен на уши, но так мы и покинули магазин без покупки. «У вас нестандартная фигура, молодой человек!» — мстительно говорили девушки вслед Славе и улыбались отработанно, по-голливудски, одним распахнутым ртом, ибо был Слава тем самым клиентом, который всегда прав.

Табу второе, которое можно было бы начерно сформулировать примерно как «руками не трогать», было нарушено Славой же на следующий день, когда мы, собственно, и собирались отправиться в театр.

Я уже минут пятнадцать топталась в центре вестибюля станции «Таганская-кольцевая». Слава, впрочем, как всегда, опаздывал. До спектакля оставалось всего ничего, я начала нервничать, напряженно вглядывалась в циферблат своих наручных часов: «Спешат они, что ли?», как вдруг некто неожиданно подкрался сзади и властно обнял меня за плечи. Я вздрогнула от неожиданности и чисто машинально, но довольно неслабо въехала стоящему за спиной левым локтем в грудь. Потом оглянулась. За спиной моей стоял Слава, зажимая ладонью пространство чуть ниже солнечного сплетения, взгляд у него был несколько ошарашенный.

— Ты что, с ума сошла? — выдавил Слава обиженно.

— Ой, извини, я же не нарочно, — оправдывалась я; мне и самой, право слово, стало как-то неловко, — предупреждать же надо.

Но Слава не унимался.

— Что за манеры! Ничего не скажешь, настоящая леди! — сказал он с некоторой долей презрения в голосе, а я, в порыве искреннего раскаяния, ласково обхватила его за локоть и еще ласковее произнесла:

— Ну пожалуйста, ну извини, пора идти, а то мы опоздаем.

Только когда мы уже взошли на эскалатор, я наконец-то заметила, что пиджак он себе все же приобрел.

Был этот пиджак широким, с ватными плечами, с изрядной долей синтетики, и она весело попыхивала, как только мы подбирались на нашей скрипучей самоходной лестнице к очередному тусклому светилу. Цвет его наводил на воспоминания об извечных уксусных пол-литрах, которые достаточно долгое время оставались единственным украшением прилавков в магазинах постперестроечных времен; о выцветающей на ободранном колене зеленке; о плесени на залежавшихся буханках. Добавьте к этому чуду нашей швейной промышленности Славины изжелта-белые волосы и голубые глаза, и едва ли картина, представшая вам, порадует взгляд. А меня даже не покоробило, я уже настолько привыкла к Славиному странному виду, что и дурацкий колпак едва ли вывел бы меня из равновесия…

Именно тогда, во время спектакля, он и ляпнул про женскую ногу, которая хорошо смотрится. Я сидела нога на ногу, опиралась на подлокотник, позевывала — постановка оказалась не слишком удачная — и ощущала, что Слава смотрит на меня в темноте, но не подавала виду, а потом он так вот витиевато высказался, и я стала напряженно прятать ноги под кресло, потянула на колени юбку и заговорила о неудачах драматургии, чем и рассмешила его окончательно.

А после спектакля мы стояли на платформе Курского вокзала, ждали, когда же появится электричка, электричка опаздывала, и пахло первой майской сиренью, ее по соседству продавала дородная неопрятная тетка, прямо из эмалированного ведра вытягивала полновесные гроздья и совала их под самый нос проходящим мимо потенциальным покупателям:

— А ну, кому сирени! Свежая, подмосковная!

— Знаешь, я, наверное, однолюб, — говорил Слава, смотря на меня сверху вниз и хитро сощурив свои голубоватые глаза. Я молчала. А он продолжал: — Я тут одну мудрую мысль вычитал, не помню, правда, у кого… Там говорилось, что, когда собираешься выбрать спутника жизни, нужно сначала проверить, сможешь ли ты с ним всю жизнь разговаривать… Ты не согласна?