Тщеславие

— Подумаешь! — начала злиться мама. — И охота тебе терять целый год, поучишься, посмотришь. Не понравится — уйдешь. Или переведешься на свою автоматику. Там тоже есть, я все узнала. Только учти, надо будет сразу устроиться на работу на базовое предприятие. Кстати, тебе даже не придется ездить на Юго-Запад, обучение прямо на производстве. Это я встретила дядю Лешу, ну, Наташиного папу, он на этом предприятии военпредом работает. Наташа тоже не поступила, физику завалила, и он ее туда устраивает. Согласишься, и тебя устроит тоже. И учиться вместе будете.

— С дядей Лешей?

— Да нет же! С Наташей!.. И не умничай, пожалуйста, — добавила она с угрозой в голосе.

По прошлому своему длительному опыту я знала, что маму переспорить невозможно. Сначала она начинала кричать, потом — плакать, потом — дико вращать побагровевшими от слез глазами. Последним и главным козырем было торжественное обещание вот сейчас пойти и броситься под электричку. А когда до железной дороги от дома — две минуты ходьбы, это обещание, так или иначе, принимает некую зловещую окраску, особенно если повторять его не реже чем раз в две недели. Так что выбора у меня не было никакого. И еще я подумала: возможно, это не так уж плохо, возможно, я действительно смогу через год перевестись куда захочу. И я согласилась.

Базовым предприятием оказался один из крупных московских заводов, «почтовых ящиков». Он был сверхзакрыт и сверхсекретен, и конец лета ушел у меня на заполнение многочисленных анкет и многочисленные же беседы с разношерстными представителями отдела кадров'. Суровые мужчины и не менее суровые женщины вели со мной вкрадчивые разговоры о политике партии и о верности своему Отечеству, ненавязчиво пытаясь выяснить, нет ли у меня родственников за границей, смотрели прямо перед собой решительными каменными глазами, а к концу месяца дали подписать пачку бумаг о невыезде и неразглашении и сказали, что на работу я должна выйти 1 сентября ровно в восемь часов. Слова «ровно в восемь» были особо выделены интонацией. Значение этой интонации я поняла уже потом, когда впервые опоздала на работу на полторы минуты (из-за проблем с электричкой) и габаритная седая вахтерша не хотела впустить меня на территорию без предварительного распоряжения начальника нашего цеха номер два. В результате на работу мне удалось прорваться минут через тридцать-сорок, а все время до обеда ушло на составление объяснительной записки и на подпись сего документа поочередно у комсорга, мастера, бригадира и так далее до все того же начальника цеха.

Кажется, мы работали на флот. Но я не уверена. Модули и блоки, которые мы собирали (я случайно стала ученицей радиомонтажницы), размером от спичечной коробки до холодильника марки «ЗИЛ», не давали мне никакого представления о том, где и как их можно применить впоследствии. Платили на «ящике» хорошо, оказалось, что я попала на блатное место и сразу начала зарабатывать в полтора раза больше матери. А вот молодежи в нашем цеху практически не было, если не считать группы практикантов — двадцати расхлябанных пэтэушников, которые шумными стайками бродили по коридорам, нарочито громко рассказывали друг другу сальные анекдотцы, с удовольствием употребляя для связки слов вводное «бля», а больше ровным счетом ничего не делали.

Мне было семнадцать, как молодежь мной воспринимались лица не старше двадцати трех, и в этот возрастной промежуток вписывался только один-единственный паренек из пятнадцати членов нашей бригады. Его звали Миша Кубрик, и даже дальним родственником Стэнли Кубрика он не являлся. Он рассказывал, что эта странная фамилия досталась ему по наследству от деда-революционера, который в семнадцатом году распространял листовки среди матросов. А еще он был троюродным племянником старшего мастера. На завод он попал точно так же, как и я; дядя-мастер сманил его на работу возможностью без лишних усилий получить корку о высшем образовании. Мише было двадцать два, его возраст приближался к верхнему краю отмеченной мной границы; он был женат и имел очаровательную трехлетнюю дочку Аленушку, а посему казался мне недостижимо мудрым и опытным.

Миша научил меня правильно пользоваться паяльником, воскресил из мертвых мой сломанный магнитофон «Электроника-302»; с легкостью, для меня фантастической, подобрал пару песен группы «Аквариум», даже не прибегая к помощи инструмента (просто послушал запись и в струночку записал аккорды; при проверке они оказались правильными), и к концу первого месяца работы заслужил этими маленькими подвигами мое абсолютное уважение.