Тщеславная мачеха

На земляном полу играли семеро грязных худых ребятишек, а истощенная женщина в лохмотьях помешивала что-то в котле, едва державшемся над скудным огнем, разведенным из зеленых веток. Изабелла, войдя следом за графиней, вытащила из сумки буханку хлеба.

Женщина повернулась и вытерла худые, как у скелета, руки о юбку, прежде чем протянуть их к шотландке. Графиня заметила, как выпирают похожие на барабанные палочки ключицы женщины, когда та начала отламывать и бросать в котел куски хлеба, чтобы приготовить тюрю.

Изабелла между тем доставала из сумки другую еду.

Дети вскочили, хватая Изабеллу за юбки. Она ласково гладила их по жидким, клочьями висевшим волосам.

– Merci, merci! – всхлипывали они, а их мать бросала им кусочки хлеба, которые они тут же проглатывали. – Ange de dieu! [78]

Изабелла осторожно освободилась от детей и вышла на улицу. Графиня – за ней.

– Что довело этих людей до такой нищеты? – Графиня устыдилась, что обмахивалась, отгоняя от себя вонь. – Я никогда ничего подобного не видела.

– Они не единственные. Такие семьи живут здесь повсюду. Их не видно из больших замков, но они здесь, не так уж и далеко. Идемте. – Изабелла снова углубилась в лес. – Окраины Парижа и окрестные деревни полны таких кошмаров. Ежедневно в канавах находят мертвых людей с зелеными ртами – они ели траву; некоторые из них так голодны, что когда от голода умирают их дети, они съедают их жалкие, истощенные тельца. Младенцев оставляют под деревьями: их матери надеются, что какой-нибудь богатый охотник, проезжая мимо, подберет малюток из жалости, а если нет, они молятся, чтобы их же собственные дети умерли ночью от холода и избавились от этого страшного существования. – Голос Изабеллы дрогнул. – Это национальный позор. – Она осторожно осмотрелась. – Надеюсь, здесь мы в безопасности, хотя я и не привыкла говорить вслух о тех, кому нет прощения и по чьей вине творятся эти бесчеловечные злодеяния.

– Простите меня, – пробормотала графиня, хотя шотландка не могла знать, за что. Леди Анастасия чувствовала себя беспомощной и глупой. – Скажите, Изабелла, как эти несчастные дошли до такого состояния?

– Природа не благоволит к французам. Скудные урожаи, наводнения, летние бури, холодные зимы – все наносит тяжелый урон. Но я убеждена, что главные виновники – король и его придворные. Голодающие люди даже не могут облегчить свое существование, вырастив капусту на клочке земли рядом со своими хижинами, потому что, произведя продукты питания, они сразу должны заплатить пугающий налог на соль. Их наказывают за то, что они пытаются помочь себе выжить. Они нищие, но, однако же, платят больше налогов, чем все эти размалеванные паразиты – дамы и кавалеры, околачивающиеся в Версале… Я могу продолжать, но что толку?

– Почему у этой бедной женщины столько детей? – Графиня оглянулась на покосившуюся лачугу. – Она должна была предвидеть, что у нее никогда не хватит денег на их содержание.

– Хороший вопрос. – Изабелла сардонически засмеялась. – Власти обещают женщинам денежное вознаграждение, как только они родят больше десяти детей. Для них это искушение. Многие пытаются, но ни одна не доходит до десяти. А после рождения семи детей они настолько истощены, что их убьет самая малость. Как вы думаете, сколько еще протянет эта несчастная?

– Обещают вознаграждение за рождение такого количества детей?

– Его величеству нужны мальчики, из которых вырастут солдаты. – От всех этих ужасов у графини закружилась голова. Впереди показалась еще одна хибара, привалившаяся к огромному дубу. – Идемте, графиня. «Делая добро, да не унываем, ибо в свое время пожнем, если не ослабеем». [79] Я слышала эти слова от нашей лицемерной суки Прюд. Много она знает о добрых делах.

Изабелла открыла едва державшуюся дверь и вошла в лачугу. Внутри на странной резной кровати лежала старуха с кожей темной и морщинистой, как чернослив.

– Изабелла! – воскликнула она. В ее низком хриплом голосе слышался сильный французский акцент. – Я думала, ты никогда не придешь.

– Я привела друга, мадам Северина. – Она села на край кровати и снова стала доставать еду. – Как и вы, мадам, моя подруга графиня была когда-то любовницей короля.

– Карла. – Графиня слабо улыбнулась. – Английского. В шестидесятых годах.

– Значит, через несколько лет после меня. Людовику было шестнадцать лет. Я была прислугой. Он пришел ко мне, чтобы расстаться со своей невинностью. Мальчиком он не был так жесток и эгоистичен. Но всегда любил розыгрыши. – Женщина теребила ветхие простыни. – Теперь все это не так забавно. – Она впилась в куриную ножку, поданную ей Изабеллой. – Итак, Изабелла, cherie, [80] твой карандаш сегодня при тебе?

Изабелла подвинула табурет и села у изголовья кровати. Вынула книжечку в шагреневом переплете и карандаш и, по мере того как женщина говорила, делала записи.

– Жила-была на свете, – начала мадам Северина, – старая женщина, и было у нее столько детей, сколько дырок в решете…

Вместе со своими новыми знакомыми Элпью сидела за круглым столиком в таверне.