Цианистый калий… с молоком или без?

Адела. Слава Богу, твой папаша вовремя сделал свое черное дело… Не то бы меня парализовало сейчас.

Энрике. Вот так… Ваш племянник Энрике… паршивая овца… одним словом, сами видите, такой же ненормальный, как и все вы. Потому что уже двенадцать часов таскаю за собой эти чемоданы и до сих пор еще не повесился.

Пауза.

Лаура. Остроумно! А люди наивно полагают, что покойник — в той комнате!

Адела. Прощайте, путешествия! Прощай, Лурдская богоматерь!

Энрике. Какого черта мне вздумалось ночевать в этом проклятом доме? Я же знал, что вы за люди. Всегда знал.

Появляется Хустина с кофе и кофейными чашечками.

Хустина. А вот и кофе. (Обходит всех по очереди.) Тебе, братец, как — с молоком или без? Энряке. Без.

Хустина наливает ему, он пьет.

Лаура. С молоком, чуть-чуть.

Хустина наливает, Лаура пьет.

Хустина. А вам, тетушка?

Адела. Мне? Мне — яду…Чтобы умереть.

Xустина. Ну будет, тетушка. Держите… очень вкусный. (Наливает ей.) Молочка… Адела. Нет, не надо… Лучше черный… как все мы… (Пьет.)

Хустина. Ну наконец-то развеселились! А мне было не до веселья… Теперь-то и я веселая и довольная, как рождественская елка… Русская елка, разумеется.

Лаура. Милая, что ты подсыпала в кофе?

Энрике. Странный вкус… И пахнет станционным буфетом.

Адела. Пахнет цианистым калием. Этот запах мне знаком не хуже французских духов.

Лаура. Что ты насыпала в кофе? Отвечай!

Хустина. А что еще? Белый порошок, который принесла вечером… Это не сахар?

Лаура. Хустина!

Хустина. Я что-нибудь не так сделала? Боже мой, что ни сделаю — все не так… Ну что… Опять подставить щеку?

Лаура. Не надо… теперь все равно. (Садится у стола с жаровней.)

Адела. Энрике… Нам всем конец!

Энрике. Да, тетушка… В аду три свободных места… ждут нас. (Садится на стул.)

Пауза.

Хустина. Что это… Все такие серьезные стали! Ну! Развеселитесь же! Дедушка умер… Что вам еще надо? Хотите, расскажу, про что я сейчас читаю? Нет, лучше схожу за куклой, с ней так хорошо засыпается… Ну что вы за люди, никак вас не пойму… Ладно… Пойду принесу куклу, сразу развеселитесь… (Напевает.) «Хочу стать высокой и стройной, и дорасти до луны… Ой-ой-ой!.. И дорасти до луны, и дорасти до луны»… (Напевая, выходит.)

Адела. Доченька, может, позвать врача?

Лаура. Бесполезно… Врачи теперь не лечат, а читают лекции.

Адела. Ты же врач, Энрике… Что делать?

Энрике. То же, что и я: молиться… и ждать: вдруг повезет?

Появляется Марта.

Марта. Светает… И дождь перестал. Кажется: идет новый день, и кончилась жуткая ночь с кошмарными снами.

Пауза.

Три персонажа на сцене не шевелятся. Марта не смотрит на них. Похоже, она вот-вот заплачет. Издалека доносится детская песенка Хустины.

Я решила: я не поеду с тобой… и не спрашивай почему. Ты сам когда-нибудь ответишь на этот вопрос. Ужасно, Энрике, я очень люблю тебя, больше жизни, но я возвращаюсь в Мадрид, к мужу… И лучше, чтобы мы никогда с тобой больше не виделись. Надо было сразу, ни минуты не мешкая, ехать в Португалию… Я же просила тебя, Энрике, увезти меня подальше… А ты все твердил: моя семья, единственные родные люди… Милый симпатичный старик… несчастная парализованная женщина… ее дочь, добродушная старая дева… и бедная крошка, умственно отсталая… Мирный, спокойный дом… они все тебе очень понравятся… они — часть моей жизни. я не хотела, говорила, что ни к чему:., что Португалия совсем рядом… а ты, ты… Энрике, не послушал меня…

За окном светает. Марта, не глядя на присутствующих, берет пальто и, погасив свет, выходит. Трое на сцене сидят недвижно, освещенные утренним светом, падающим через балконную дверь. Входит Хустина с куклой, напевает: «Синенькое платьице куколке надену…» Смотрит на сидящих и, ничего не понимая, садится на пол, баюкает свою куклу Росалинду. Очень медленно падает

Занавес