Цифрономикон

Восемь шагов вдоль стены. Еще один угол. Спустя пятнадцать шагов и два поворота прямоугольник замкнулся.

Восемь на пять. Он помнил это. Голые стены. Никакой мебели, окон, батарей отопления. Но была дверь посередине одной из стен. И ручка на уровне его лица, тоже знакомая ему на ощупь. В металлическом шарике – прорезь для ключа, которого у него не было. Ключ мамочка держала у себя. Но мамочка умерла.

Он подергал ручку, уже зная, что это напрасно.

И тогда Димочка Фраерман, пяти лет от роду, тихо заплакал.

Двигатель заглох двенадцать километров спустя. Из-под помятого капота валил пар, застилая косой конус света одной уцелевшей фары. На дисплее навигатора одиноко тлела красная точка. Смартфон превратился в бесполезную игрушку. Мобильной связи не было. Выхода в Интернет тоже. Здесь вообще ничего не было.

Кристина откинула голову и закрыла глаза. Спокойно, сказала себе. Эта ночь когда-нибудь закончится, и она выберется отсюда. Любой ценой. Кстати, о цене. Интересно, сколько заплатили гаденышу Фраерману, чтобы он привез ее в эту дыру? А может, это его собственная затея? Слетел с катушек на почве спермотоксикоза? Нет, вряд ли. Был робок до самого конца. И, кажется, испуган. Тогда кто заплатил? Впрочем, неважно. В том, что желающих потрогать ее руками (и не только) достаточно, она не сомневалась. Последняя озвученная сумма составляла две тысячи долларов. Она обещала подумать. Хорошо, что ее верные мальчики были рядом…

– Молодая и красивая, подвезешь бабушку?

Чертова старуха. Чуть не обделалась из-за нее. Появилась словно из-под земли. Еще и в черных очках. Слепая, что ли? Нет, не похоже. Ощущение, что ее разглядывают, Кристине знакомо. Еще как знакомо. Правда, обычно это были мужские взгляды…

– Ну так что, подвезешь?

– Не получится. Машина сломалась.

– Ай-ай-ай. Но посидеть-то с тобой можно? В ногах правды нету.

– А в чем она есть? Ладно, садитесь.

Старуха ухмыльнулась, обошла «лексус», с пониманием дела поцокала языком и покачала головой при виде разбитого передка, затем взобралась на переднее сиденье. Ну и запашок. Болезненный, прелый, гнилостный. Несет, как из дыры в зубе. А еще в букете то ли лекарства, то ли… Кристина отвернулась.

Некоторое время они сидели молча.

– Это что, телевизор? – заговорила старуха, наклонившись и приблизив нос к навигатору.

– Это дерьмо, – ответила Кристина, уже жалея, что нарушила собственное правило – пассажиров не брать.

– А это? – Корявый от артрита палец подобрался к панели CD-проигрывателя.

«Бабушка» начинала не на шутку раздражать.

– Это музыка, – процедила Кристина.

– Можно?

Не дожидаясь разрешения, старуха ткнула в клавишу «Play».

Вместо музыки послышался мужской голос, который медленно и до слащавости игриво начал произносить детскую считалочку:

– Раз, два, три, четыре, пять… Вышел зайчик погулять…

Кристина смертельно побледнела и на некоторое время утратила способность двигаться. Заморозило не только руки-ноги, но и челюсти, язык, мысли. Леденящее оцепенение казалось вечным. Старый, глубоко спрятанный страх не умер, выполз из своей норы и овладел ею. Но по мере того как голос приближался к ней из прошлого, преодолевая годы ложного забытья, и начинал звенеть в неестественной, лишенной всяких помех, тишине эфира («Пиф-паф, ой-ой-ой… Умирает зайчик мой»), в ней нарастала отчаянная, стирающая рассудок потребность бежать и прятаться. Бежать и прятаться. Лишь бы снова не ощутить на себе папашиных рук. И его жадного дыхания…

Голос преследовал ее, пока она не исчезла в темноте.

«Привезли его домой… Оказался он живой», – закончил голос.

Старуха хихикнула и пробормотала себе под нос: «Куда же ты, сучка, неужели музыка не понравилась?» Потом взяла с заднего сиденья сумку девушки и принялась за дело.

Г. Л. Олди, Марина и Сергей Дяченко Пламенный мотор

1

Жил-был Сенька Бурсак по прозвищу Джип Чероки.

Жил он под голубым небом двадцать лет без малого, а был телом статен, обличьем хорош и в придачу блондин. В семействе Бурсаков льняные кудри не в новинку, особенно у мужиков, погубителей девичьей скромности. Да только у Сеньки это дело на редкость хорошо вышло – длинно, пышно, с волной. Пожалуй, в сокрушении его молодой биографии кудри сыграли не последнюю роль, но речь о том позже начнется. А сейчас давайте покрутим щурам хвосты для затравки.

Любил младой Сенька отца, Федора Тимофеевича, знатного токаря шестого разряда. Любил и мать, Наталью Прокофьевну, библиотекаршу в 7-й детской библиотеке им. О. Кошевого. Бабушек-дедушек любил, старшего брата Валентина, забритого в погранцы и оставшегося на сверхсрочную, рубежи охранять, младшую сестренку, Катьку-егозу, сопливую ябеду из седьмого «Ж». А пуще всего любил юный Бурсак родного дядьку по отцовской линии, Степана Тимофеевича, лабуха-трубача из оркестра под руководством ударника Зямы Рубинчика, что при местном ДК обретался. Души в нем пацан не чаял, в музыканте. Нарочно на свадьбы-похороны бегал, где дядька сотоварищи «Лимончики», «Заветный камень» и трагического Шопена наяривал.

Приобщался к высокому.