Цифрономикон

– Спокойно. Мне от вас ничего не надо. Я сам попал сюда так же, как и вы, только на несколько недель раньше. Это просто неприятный сон. Это всё вам снится, так же, как и мне. И когда мы проснемся в реальности, мы отсюда исчезнем и, надеюсь, забудем всё.

– Неприятный сон? – подал голос толстяк.

– Поверьте мне, это так.

– Почему мы должны вам верить? – пробурчал он.

– А вы разве не знаете, что спите? – развел я руками.

Никто мне ничего не ответил.

«Вот те на!» – Я опешил. Мне казалось, что все в курсе, что это лишь сон. Как и я.

– Ладно, если вы говорите, что это сон и что он неприятный, то расскажите, в чем заключается его неприятность, – попросил седой, появившийся в арке первым.

– Мы все спим. Я знаю это точно, как можно знать только во сне. Если у вас хоть раз были осознанные сны, то вы поймете, о чем я говорю.

Несколько человек кивнули, в том числе мальчик, и я продолжил:

– В этот сон я попадаю уже не первый раз, поэтому разбираюсь в нем. Здесь есть две особенности и обе неприятные. Особенность номер один: несмотря на то, что я знаю, что это сон, я никак не могу на него влиять, управлять его событиями, что для осознанного сна странно. Особенность номер два: если вы умрете в этом сне, то умрете в реальности.

Пронеслась волна шепота, из которой выделился громкий бас толстяка:

– Откуда вам это известно?

– Оттуда же, откуда известно, что я сплю. Я просто знаю это, и всё!

– Это не разговор! Докажите! – возмутился тот.

– Интересно, а что в данном случае послужит для вас доказательством? – Я улыбнулся. Как можно доказать, что спишь?

– Почему же только вы знаете, что спите? А остальные что, рылом не вышли? Кто-нибудь еще уверен в том, что это сон?

– Я, – подал голос мальчик.

Толстяк скривил губы:

– Мальчишка не в счет. Кто-нибудь из нормальных уверен, что спит?

Я сделал вид, что не расслышал последней фразы, потому что мне было гораздо интереснее узнать другое.

– Ты тут первый раз? – спросил я мальчика.

– Нет. Но я почти ничего не помню. Я помню только, что тут страшно, никогда не бывает солнца и лучше бы быстрее проснуться.

– Итак, – продолжал толстяк, – никто, кроме малолетнего выдумщика и оборвыша не считает, что попал в безумный сон.

– Слышь ты, урод, – взвился я, подскочил к толстяку и схватил его за лацканы льняного пиджака, – ты поживи тут пару недель на болоте, без супермаркета, джипа и ванны, побегай от лягух, пожри осоки, а потом поговорим! Ты хоть имя-то свое знаешь? Или, может, помнишь, где живешь? Может, в реальности ты сопливый пацан, а вот этот парень, – я кивнул на мальчика, – директор банка? Нет? Не помнишь? Тогда будь добр, засунь свой поганый язык в одно место или можешь проваливать к лягухам и разговаривать с ними!

Я отпустил толстяка в полной тишине. Люди смотрели на меня, затаив дыхание. Честно говоря, я и сам от себя такого не ожидал. Нервы совсем ни к черту. Гробовое молчание нарушил всё тот же седой:

– Кто такие лягухи и почему нам надо их бояться?

– Я точно не знаю, – постарался говорить спокойно. – Выглядят они как помесь человека и лягушки, поэтому я их назвал лягухами. С ними лучше не встречаться, но если увидели, то бегите изо всех сил. Сражаться с ними не получится, даже если бы у вас было оружие. Кстати, ни у кого нет оружия?

Люди полезли по карманам, и один за другим стали вытаскивать какие-то одинаковые устройства. Я взял у седого посмотреть, что это, и обомлел: навигатор! И в нем карта местности! Вот это подарок! К сожалению, у меня такого не было. Когда возбуждение от находки поутихло, я вкратце рассказал о лягухах, броненосцах и «тяге». Но договорить не удалось: тихий, но явный звук камертона заставил меня прерваться на полуслове.

– Слышите? – прошептал я. – Уходим! Быстро!

Я побежал, но, оглянувшись, остановился. За мной последовало человек пять, остальные же переглядывались, аккуратно обходили ветки, чтобы не поцарапаться, и занимались прочей ерундой. Кроя всех на чем свет стоит, я вернулся назад и чуть ли не пинками заставлял отставших шевелиться. Дело сдвинулось, народ почувствовал мой страх, еле плелись лишь двое: старик и женщина средних лет в длинной «цыганской» черной юбке в мелкую незабудку. Юбка цеплялась за сучки и иголки, уже в нескольких местах порвалась, и женщина то и дело останавливалась и отцепляла ее от очередной ветки. Старик же тяжело и часто дышал, будто пес в жару.

– Сними ее! – крикнул я, понимая, что звук камертона нарастает.

Женщина посмотрела ошалевшими глазами, будто я предложил ей что-то непристойное, и мотнула головой. Я про себя матюгнулся.