Цифровая Колонизация (СИ)

— Ну и что? Шевелиться нужно. Двигаться. Если не сидеть на попе ровно, система вознаграждает.

— Система — это сложная компьютерная программа. Не Бог! Понимаете? Она оценивает объективные данные. Не читает в душе, не подталкивает и не принуждает. Просто фиксирует. Я не первый раз слышу, как операторы, в некотором роде, обожествляют систему. Приписывают ей свойства, которых в ней изначально не заложено. Описан даже случай, когда мозг оператора решил, что время между сеансами — это сон. Представляете? Там, на экзопланете, он живет. А Земля ему просто снится. Хоть вы — будьте реалистом. Примите и поймите: управление носителем андроидного типа — это только работа. Вы не попаданец в тело робота на иной планете. Вы оператор. Наездник. Вы, ваш дом, ваша жизнь здесь, на Земле. Не там.

— Понял и принял, — смирился я. Подумалось вдруг, что лучше с ним, этим чудаком, во всем соглашаться. А то с него станется и еще больше ограничить мои сеансы. А я… А мне здесь нечего делать. Меня на этой планете ничто и никто не держит. Вроде жизнь была наполнена приключениями по самую маковку. Чего только со мной не происходило. Ан нет. Почему-то я впервые с юных лет здесь, в проекте, стал чувствовать, что живу. Что это и есть настоящая жизнь. То, чего я всегда хотел.

— В общем, нами было принято решение, вас несколько притормозить. Сделать все возможное, чтоб оставшееся до десяти процентов вы набрали плавно и осторожно. Дайте мозгу шанс верно расставить приоритеты. А мы, доктора проекта и ваш нейроимплантант, вам в этом поможем.

— Чип-то тут причем? — удивился я.

— Вы заметили, что процесс развертывания связей искусственного образования в вашей голове, и синхронизация с носителем, в процентном выражении, идентичны?

— Естественно.

— Не задавались вопросом: отчего это так происходит?

— Задавался. А толку? Я ни в нейрочипах, ни в роботах нефига не смыслю.

— Чип имитирует для мозга пребывание в сеансе, — выдал Розенбаум страшную тайну. — Он как бы посредник между мозгом и кибернетическим организмом. Таким образом мы создаем для мозга подмену. Понимаете? Вам подсознательно кажется, что вы управляете чипом, а не реальным кибером.

— Не очень понятно, но верю. Но раз чип эффективно спасает меня от проблем, может, нет нужды как-то ограничивать мои сеансы?

Доктор сурово поджал губы, строга на меня посмотрел и выдал:

— Вы начали говорить, как наркозависимый. Не замечаете?

Я аж дернулся, словно от пощечины. Это было… жестко. Даже жестоко.

В той среде, в которой я вращался последние два десятка лет, наркоманов не любили. Это, мягко говоря. Хуже отношение было только к лицам нетрадиционной ориентации. Причем — а мне довелось общаться и с коллегами по ремеслу из других стран — победное шествие толерантности в той же Европе или Америке только улицами больших городов и ограничивалось. В глубинке, или в старых семьях назвать человека транссексуалом — жестоко оскорбить.

Так вот. Наркоманы слегка до геев не дотягивали. Чуточку. Считались они даже не совсем людьми. Как бы людьми, но не совсем. Вроде того, что хоть они и выглядят, как обычные, на самом деле таковыми не являются. И виной тому — отсутствие воли. Наркоман не волен распоряжаться своей судьбой. Это за него делает вещество. И тогда логичным будет предположить, что вместо человека, именно с веществом и имеешь дело.

Но это что касается наркоманов обычных. Геймеры — люди, страдающие игровыми зависимостями — к таковым относятся опосредованно. Встречались мне такие — способные все до последних трусов в казино оставить. Азартные игры — это ведь тоже подвид игровой зависимости. Рулетка, блэк или игровой автомат — не суть. Так вот, все о такой «увлеченности» этого товарища знали, но не осуждали. Философски подходили, короче. У одного, мол, хобби мотоциклы из старья восстанавливать, другой по бабам известный ходок. А этот все прибыли в казино оставляет. Что тут сделаешь⁈ Охота пуще неволи.

Но о проблеме игровых зависимостей я, как нормальный, современный, человек, конечно знал. К себе только не примерял. Знал, что не азартен. Из-за карточного стола в любой момент мог встать и уйти. Тем более какие-то компьютерные убиватели времени. Не было у меня столько лишних часов в сутках, чтоб еще и в игрушечки играть. Кроме тетриса так ничего из игрового на компах и не освоил…

И слышать обвинение доктора было странно. И даже страшно. Превращаться в наркомана не хотелось. По большому счету, воля — это все, что у меня осталось в жизни. Воля, и страстное, непреодолимое желание жить. Собственно благодаря этим качествам, я здесь, в этом Алтайском центре Компании и оказался.

— Колонизация затягивает, — хрипло выговорил я. Ничего не значащие слова, с трудом протиснутые через сведенное спазмом горло.

— А вы, батенька, зря общественную жизнь игнорируете, — покровительственно укорил меня док. — Ушли в тот мир так, что на этот ни сил, ни желаний не остается. Понимаю. Но и зависимым от сеансов становиться не советую. Всякое может случиться. Представьте на миг, что связь с той планетой пропала. Что вы будете делать без своего ненаглядного робота?