Цифровая пуля

Вика жила в новенькой высотке, не элитной, но вполне современной. Мы обошли торец дома и оказались в громадном четырехугольном дворе, окруженном высотками. Во дворе находилось несколько детских площадок, трансформаторная будка, стоянка автомашин. Мы поднялись по ступенькам, и Аверьянова, набрав на двери код, который она знала, поскольку, видимо, была частой гостьей у своей подруги, открыла дверь. Консьержа или консьержки в подъезде не было. Впрочем, если бы и были, какие это консьержи? Так, только название громкое — поселят в подъезде семью гастарбайтеров, вот они за порядком якобы и смотрят. А на самом деле просто живут, потому что у них иной жилплощади и нет. Но ничего, вот выберут нового мэра, возможно, он порядок в подъездах с мигрантами и наведет.

Мы поднялись в лифте на двенадцатый этаж и ступили в коридор, в котором располагались четыре двери в квартиры. Аверьянова, похоже, только на словах хорохорилась, обещая разобраться с Викой. Когда же дошло до практики, как мне показалось, отчаянно трусила перед встречей с подругой. Неизвестно, как поведет себя Леоневская, возможно, и разговаривать не захочет… Аверьянова несмело подошла к двери и неуверенно надавила на кнопку звонка. Раздалась мелодичная трель, но никакого движения в квартире не слышалось. Катя надавила уже сильнее и решительнее и несколько мгновений не отпускала кнопку звонка, а когда отпустила, в квартире по-прежнему не раздалось ни звука.

— Может быть, с работы еще не пришла? — выдвинул я предположение.

Аверьянова покривила рот, давая понять, что не в курсе дел Вики и знать не знает, где та может шататься по вечерам. На всякий случай я надавил на ручку двери и толкнул дверь вперед. К моему удивлению, да и Аверьяновой, она открылась.

Странно! В последнее время люди, как только входят домой, сразу запирают двери на замок — привычка осталась от лихих девяностых, боятся воров, бандитов и прочих темных личностей. Мы с Катей недоуменно переглянулись, как бы спрашивая друг друга, потом, не сговариваясь, один за другим вошли в квартиру и прикрыли за собой дверь.

В большой прихожей было светло. В комнате, расположенной слева по коридору, куда вела двустворчатая дверь, свет не горел. Темно было и в кухне, находившейся в конце коридора.

— Вика-а! — позвала Аверьянова и двинулась было к комнате, но остановилась на полпути и, боязливо озираясь, посмотрела на меня.

Я понял молодую женщину — ее пугала стоявшая в квартире угнетающая тишина и она страшилась неизвестности.

— Спит, наверное, — подбодрил я Катю.

Не разуваясь, смело прошел в комнату и включил свет. Обычное жилище молодой женщины — двуспальная кровать, вместо одной стены зеркальный шкаф-купе, на стене большой телевизор, стол. Накрутившая себя Катя ступила следом за мной в комнату и с явным облегчением вздохнула: очевидно, она рассчитывала увидеть нечто ужасное, но комната была пуста, прибрана и даже постель заправлена. Я покинул комнату и, двинувшись по коридору к кухне, уже сам громко позвал:

— Ви-ика-а!

Никакого ответа. По дороге к кухне я толкнул дверь в туалет. Пусто. Затем в ванную — тоже никого. Ступив в кухню, нажал на выключатель. Вспыхнул свет, и я чертыхнулся. Примерно на двенадцати квадратах площади помещения, где находились кухонный гарнитур, стиральная машина, холодильник и уголок, еще оставалось прилично свободного места, и там, на полу, на спине, отбросив одну руку в сторону, а другую положив на живот, с поджатой правой ногой, а левой вытянутой, лежала Вика. На ней был короткий домашний бирюзового цвета халатик, который задрался, обнажая стройные ноги и белые кружевные трусики. Поясок на халате развязался, полы его разъехались, оголяя крепкую грудь.

Вошедшая следом за мной в кухню Аверьянова остановилась так резко, будто натолкнулась на невидимую стену, затем в немом крике открыла рот и тут же закрыла его, прижав к губам сжатый кулак, а потом спряталась за меня.

— Что с нею? — испуганно спросила молодая женщина, осторожно выглядывая из-за моей спины.

Что́ с Викой, и так ясно — Леоневская была мертва. О чем свидетельствовали прикрытые неживые глаза, приоткрытый рот, а самое главное, капелька крови у основания шеи, очевидно, выступившая в результате прокола иголки шприца. И тем не менее я присел рядом с Викой и приложил два пальца к сонной артерии… Пульс отсутствовал. Я молча поднялся.

— Она что, мертва? — нервно, с истеричными нотками спросила Катя.

— Да! — проговорил я трагичным тоном. — Причем, судя по окоченению, смерть наступила пару часов назад.

И даже в своей смерти Вика была прекрасна. Она лежала в своем эротическом наряде, полуобнаженная, и будто позировала для фотоснимка, изображая спящую.

— У-у-у, — приложив уже два кулака к лицу, завыла Аверьянова.

— Перестаньте! — потребовал я глухим, плохо повиновавшимся мне голосом. — Сейчас не время плакать. Надо сматываться отсюда.

Хоть Аверьянова и находилась в шоковом состоянии, она все-таки изумленно спросила:

— Мы разве не будем вызывать полицию?

Завороженный «смертельной красотой» Вики, я покачал головой и твердо ответил: