Цифровой журнал «Компьютерра» № 179

Стоит составить задним числом подборку фотографий известных лиц, как тут же призадумаешься, метафора ли. При этом стоит помнить, что фотографируют известных лиц специально допущенные мастера и гроссмейстеры фотографии, что существуют и гримёры, и обработка фотографий и что данные о функциональных показателях здоровья известных лиц составляют казённую тайну. Оно, лицо, в коме лежит, по Чейн-Стоксу дышит, а нам день за днём о работе с документами рассказывают. Ибо знают: так нужно.

Возвращаюсь к тридцатым: вдруг перерождение зашло настолько далеко и настолько широко, что терапевтическими методами поправить положение оказалось просто невозможно? Не действовали ни аспирин, ни неосальварсан, и даже рентгеновское облучение давало лишь кратковременную и нестойкую ремиссию?

В чём конкретно проявлялось перерождение? Тут простор для догадок огромный, а имеющие доступ к архивам института, руководимого профессором Плетнёвым, могут сразу браться за написание сценария сериала. Впрочем, если никто и не напишет (архивы, полагаю, давно подчищены), то представление можно получить, рассматривая известные офорты Франсиско Гойи. И ведь это только разминка. Вчера я купил дюжину бритв. Но безопасных, безопасных…

К оглавлению

Голубятня: Изгнание Сергей Голубицкий

Опубликовано 29 июня 2013

«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». (1Кор.13:4–8)

До чего же приятно делиться с читателями тем, что тебя радует, восхищает, наполняет светлыми порывами, помогает бороться с негативом в себе и в окружающем мире! Поскольку с компьютерными железками, равно как и с остальным мороком финансов и IT, в коих вынужден по долгу службы ковыряться, подобными эмоциями разжиться немыслимо (в силу врожденной убогости бездушных и бесконечно тупых по своей претенциозной избыточности компьютерных железок), начинаешь потихоньку увядать и сохнуть, превращаясь уже и сам в эти проклятые железки.

А потому вы даже представить себе не можете, какой божественной отдушиной для меня является возможность хотя бы раз в неделю забывать проклятую технологическую рутину и погружаться во что-то настоящее, возвышенное и глубокое, чем является киноискусство.

Сегодня мы поговорим о совершенно необыкновенном фильме — об «Изгнании» Андрея Петровича Звягинцева, которого я искренне полагаю лучшим русским режиссером. Причем — не нового времени, а вообще — лучшим: и в прошлом, и в настоящем. По крайней мере я не знаю никого, с кем можно было бы сравнить Звягинцева по глубине художественного осмысления мира, по запредельной метафоричности образов и сюжета, по напряжению интеллекта, по изысканнейшей гармонии между творческим замыслом и технической реализацией.

Андрей Звягинцев снял всего три полнометражных фильма (режиссер — мой ровесник): «Возвращение», «Изгнание» и «Елена». «Елена» несколько выпадает в силу камерности проблематики и приземленности киноряда, что, впрочем, полностью оправдано поставленными режиссером задачами. «Возвращение» и «Изгнание» — это монументальные полотна, полноценные шедевры киноискусства, по каждому из которых можно смело защищать докторскую диссертацию.

Как Андрею Звигинцеву удается выходить на такой поистине космический уровень художественного обобщения и глубины постижения человеческой души, для меня, говорю откровенно, является полнейшей загадкой. Больше того: мне даже не хочется эту загадку разгадывать, разбирая фильмы режиссера по косточкам и пытаясь вычленить в той или иной постановке кадра, движении камеры, красноречивом молчании киногероя какое-то гипотетическое объяснение гениальности. Во-первых, это всё равно бесперспективно, во-вторых, просто наивно, потому что шедевр рождается не из конкретных технических элементов, а из иррациональной и не поддающейся анализу божественной искры. Либо эта искра проскакивает, либо ее нет. Соответственно: у произведения искусства появляется душа, или мы наблюдаем за механистическим Големом, который хоть и шевелит руками-ногами, но явно отдает мертвечиной.