Цифровой журнал «Компьютерра» № 69

Не могу удержаться от комментария событий, связанных с объявлением Ларса фон Триера персоной нон-грата на Каннском кинофестивале после того, как режиссер запутался в собственном синтаксисе и поделился в шутку симпатиями к Адольфу Гитлеру и нацизму.

Во-первых, никаких симпатий у Триера к страшилке наших дней нет и быть не может в принципе (почему — скоро узнаете). Интервью — это эпатаж и иллюстрация неуклюжего представления о том, что такое юмор. Предлагаю читателям, понимающим по-английски, просмотреть выступление Триера собственными глазами и убедиться — вот тут.

Во-вторых, реакция руководства Каннского кинофестиваля, в моих глазах, чудовищна, поскольку на уровне Символа утверждает в правах средневековые гонения на слово и мысль. Абсолютно идентичная мотивация была у однопартейцев Адольфа Гитлера, сжигавших неугодные книги и предававших общественному порицанию всякого, чье мировоззрение не совпадало с пропагандой Геббельса. Наше Новое Средневековье, подкрепленное и усиленное тотальной пропагандой гомосексуальных отношений на уровне юридическом и этическом, смотрится особо многообещающе.

Теперь о главном — о невозможности нацистских симпатий у Триера. Вернее, иначе. У каждого человека симпатии могут быть какие угодно. Другое дело — вменяемость этих симпатий, их органичность, уместность, искренность и т.п. Фон Триер и Гитлер — это из категории любви комаров к ультразвуковому отпугивателю ЛС-500 «Тайфун». Об этом я писал три года назад при обсуждении фильма «Антихрист». Повторю еще раз, поскольку все там было полностью объяснено и с тех пор ровным счетом ничего не изменилось.

Тоска и скука художественной методы фон Триера вытекает из третьего – самого главного! – контекста, который – опять же условно – назовем самоидентификацией. Все психологические проблемы (депрессия, сублимированная сексуальность и проч.) режиссера, все его метания, искания, страдания, эпатаж, занудство хронотопа его произведений, театральность действия, условность сценографии и прочая и прочая – все вытекает из самоидентификации фон Триера, которая порождает одну лишь химеру надрывной схизмы. Как только фон Триер пытается обозначить себя на национальной, исторической, культурной карте, начинается кошмар.

Начнем сверху. Фон Триер такой же датский режиссер как и Анатолий Вассерман – мэр Токио. Создатель «Антихриста» вырос в семье евреев-коммунистов и идейно-пламенных нудистов. О том, что это было за детство Ларс искренне поведал в многочисленных интервью, собранных затем под общую обложку пейпербэка «Trier on von Trier», выпущенного под редакцией Стига Бьйоркмана. Пересказывать не буду, чтобы не лишать удовольствия особо любопытных – читайте, не пожалеете.

Фамильный кошмар наложился на реалии датской культуры, которая сама по себе – особая песня (отсылаю читателей к своему посту в Голубятне Онлайн о Кьеркегоре), а затем окончательно обломился в предсмертном признании матери фон Триера о том, что она зачала сына на стороне от Фрица Хартманна. В результате психика Ларса окончательно рассыпалась, а миру явился переход в католицизм, самовольная узурпация дворянской приставки «фон» и много-много других прелестей, среди которых «Антихрист» занимает вполне себе достойное место.