Цифровой журнал «Компьютерра» № 9

Василий Щепетнёв: Учитель Добреску

Я с уважением отношусь к людям, которые не довольствуются готовыми решениями, а всё стараются сделать сами. Вот хоть мой коллега, специалист по кожным болезням, что в кабинете центра борьбы со СПИД сидит за соседним столом: новый компьютер принципиально собирал собственными руками, долго разыскивая и особенный корпус, и винчестер, и материнскую плату, в общем, всё-всё-всё, потакая своему вкусу. Теперь не нарадуется: компьютер у него не абы какой, а точно отвечающий его прошлогодним чаяниям. А у меня компьютер самый обыкновенный, над которым я не сиживал ночами, ища причину капризов и нестабильностей. Просто пришёл, заплатил и унес. Ни кусочка моей души. Безликая вещь, независимая от хозяина. Как чужая взрослая собака, взятая по случаю.

В детстве, когда люди ещё жили дворами (вступление, достойное эпических мемуаров), был у нас учитель труда Константин Добреску. Двор как-то нечувствительно знал, что до войны Добреску был не то историком, не то физиком и учился не то в Бухаресте, не то в Париже (двойственность есть плата за дворовое всеведение), при румынах работал то ли в гимназии, то ли в конструкторском бюро, а после войны (много после!) вернулся в Кишинёв и поселился в подвальной комнатушке двора на улице Фрунзе, в двух кварталах от памятника Котовскому. Поселился с женой Катериной и сыном Женькой. Преподавал Константин Добреску в ближайшей школе, специальность его была не история, даже не физика, а трудовое воспитание. Работой он, по-видимому, был доволен: никто не видел Добреску ни слишком грустным, ни слишком веселым, пил он по дворовым меркам мизер, стаканчик во время семичасового обеда, с посторонними не откровенничал, соседей не чурался. Да и мудрено было чураться, поскольку к скудному куску учительского хлеба он добавлял и масло, пусть часто постное, ремонтируя всё, что ломается — патефоны, швейные машинки, примусы (общим у них были иголки), радиоприёмники, велосипеды мужские, дамские и детские, фонарики-жужжалки, да мало ли разноплемённых вещей, царских, советских, румынских, немецких и прочих попадало в кишинёвские дворики в послевоенные и послепослевоенные годы. Особой статьей кормления были телевизоры КВН, которые требовалось не то, чтобы чинить (чинить, конечно, тоже). Нет, их ещё нужно было «настраивать», и настройка от Добреску ценилась, молва о ней шла, его звали в другие дворы и даже на другие улицы (сейчас я думаю, что он просто ставил хорошие антенны). Впрочем, тому способствовало и то, что учитель никогда цену не ломил, брал, что давали, хоть полдюжины яиц или пяток кукурузных початков, а своим, дворовым, мог и вовсе сделать даром, особенно мальчишкам — камеру залатать, обод поправить, книжку восстановить — он ещё и заядлым книгочеем был, обладателем "Трех мушкетеров", "Собаки Баскервилей", "Таинственного острова", «Фантомаса» и других лакомых для пацанов кусочков. Книжки, правда, мы просили не у него, а у Женьки, его сына. Тот давал, но по железному правилу — из дому выпускалось не больше трёх книг зараз, и получить "Шестой океан" можно было лишь после того, как Витька-тети-Анин вернет на полку «Аэлиту». "Фантомас" из-за незнания французского, оставался недоступным.

Говорят, что Женькин отец был ещё и отличным механиком-автомобилистом, но это двор знал лишь понаслышке, поскольку во дворе автовладельцев не было, и Добреску чинить машины уходил на весь день, далеко, за много кварталов, стен и ворот, куда нам, пацанам, путь был заказан.

— А вы можете машину — «Победу» или «Москвича» — собрать целиком? — спрашивали мы учителя.

— Не могу. В машине много деталей, которые ни вручную, ни на токарном станке не сделать.

— А уже из готовых деталей?

— А из готовых деталей нельзя. Закон не позволяет.

— Но почему?

— Не знаю. Может быть, боятся, что соберут неправильно, и машина посреди дороги рассыплется. Или, наоборот, возьмет, и полетит быстрее самолета.

В свободное время… Свободного времени было немало, не так уж и часто ломались у кишинёвцев вещи, особенно после хорошего ремонта. Главное же, самих вещей было не густо… Итак, в свободное время учитель Добреску (остальных учителей мы, а вслед за нами и взрослые, звали по имени-отчеству, Мариванна или Палпалыч, а учителя труда только по фамилии, было в нем что-то, отличившее его от других, и крепко отличавшее — полный рот железных зубов, может быть? или взгляд, колючий и морозный, как сухой лёд, от которого стужа есть, а воды — нет?)…