Читаем Цикада и сверчок (сборник) полностью

Пришло письмо от двоюродного брата. Он жаловался, что кашляет. «Впрочем, это говорит только о том, что настало время для предначертанного судьбой. Я спокоен. Есть только одно, о чем я сожалею. Почему это я, когда был здоров, хоть один раз не поцеловал тебя? Но пусть хоть твои губы не знают этой убийственной заразы!»

Прочтя письмо, она тут же отправилась к брату. В скором времени ее направили в туберкулезный санаторий на берегу моря. Молодой доктор ухаживал за ней так, словно она была единственным пациентом во всей лечебнице. Каждый день он доставлял на самую оконечность мыса ее каталку, похожую на детскую коляску. На заросли бамбука там всегда падал солнечный свет.

Рассвет. «Вы полностью выздоровели. Полностью. Я очень ждал этого дня», – говорит доктор и помогает ей встать с каталки, которая стоит на самой вершине скалы. «Ваша жизнь начинается снова – точь-в-точь как нынешний день. Почему же корабли не подняли свои паруса, окрашенные в счастливый персиковый цвет? Простите меня! Я ждал сегодняшнего дня, как если бы у меня было два сердца. Одно – вашего лечащего врача, второе – мое собственное. О, как я ждал этого дня! И как страдал от того, что не мог относиться к тебе просто как любящий человек. Ты выздоровела! Настолько, что уже можешь отдаться своим чувствам. Почему же все море не окрасилось в персиковый цвет?»

Она с благодарностью взглянула на врача. Потом обратила свой взор в сторону моря и стала ждать. К ее удивлению, мысль о потере девственности ничуть не беспокоила ее. С самого детства девушка ждала смерти. Поэтому она не верила в существование времени. Она не верила в продолжение времени. И поэтому никакой девственности для нее просто не было.

– Ты, наверное, заметила, с какими чувствами я смотрел на твое тело. И в то же время я должен был смотреть на него как врач. Для врача твое тело – это лаборатория.

– Что-что?

– Прекрасная лаборатория! Если бы я не был врачом, мое томление убило бы тебя!

Услышав это, она почувствовала отвращение. Она отвернулась, чтобы он не видел ее глаз.

Потом с ней заговорил писатель, который лечился в том же санатории. «Поздравим друг друга! Давай выпишемся отсюда в один и тот же день!» Выйдя за больничные ворота, они сели в автомобиль и помчались по дороге через сосновый лес.

Писатель едва прикоснулся к ее маленькому плечу, как бы намереваясь обнять ее. Она – легкая и бессильная – тут же прислонилась к нему. Они отправились путешествовать.

– Это персиковый рассвет нашей жизни. Есть мое утро, но есть и твое утро. И это так странно. И вот эти два утра встречаются. Да, именно так. Неплохо сказано. Я напишу роман и назову его «Два утра».

Она взглянула на него. Ее глаза были счастливыми.

– Вот, посмотри, я уже написал о тебе. И пусть даже мы оба умрем, мы все равно останемся жить на этих страницах. А теперь настало второе утро. Чистая, ничем не замутненная красота. Невидимая красота в твоей жизни, похожая на аромат, источаемый весенними цветами. В моем романе будет заключено именно такое понимание прекрасного. Но так трудно выразить это словами! Положи мне на ладонь свою душу! Пусть искрится – словно кристалл хрусталя. И тогда я сумею написать этот роман!

– Что-что?

– Превосходный материал! Если бы я не был писателем, я бы не сумел воскресить тебя для далекого-далекого будущего.

Услышав это, она почувствовала отвращение. И, чтобы он не мог видеть ее лица, отвернулась.

Она сидела одна в своей комнате. Брат уже умер.

«Персиковый цвет, персиковый цвет», – она вспомнила эти слова, разглядывая свою белую прозрачную кожу. Вспомнила и рассмеялась. «Стоит кому-то сказать, что я нужна ему, как я уже на все готова», – смеясь, подумала она.

[1924]

Закат

Близорукая женщина возбужденно сочиняла открытку во дворе почты. «Окно поезда, окно поезда, окно поезда», – трижды написала она и перечеркнула. «Нынешнее время, нынешнее время, нынешнее время».

Сотрудник отдела экстренной доставки почесывал карандашом в затылке.

На кухне ресторана повар завязывал тесемки передника официантки. «Сзади завязывать, что ли? Так теперь не делают. Давай спереди под грудью завяжу». – «Давай!»

А поэт покупал сахар. Приказчик воткнул огромный совок в гору сахарного песка. «Приду домой, а лепешек печь не стану. А если насыпать песку в карман, белые, светлые мысли придут в голову». Вслед встречным прохожим поэт забормотал: «Эй вы, вы идете в прошлое! А я направляюсь в будущее. Кто со мной? В будущее-то всякому хочется. Ерунда какая-то».

Мальчишка-рассыльный объехал близорукую женщину на велосипеде. «Послушай-ка. Я ведь близорукая. В лавке сахар белый-белый, а я его не вижу. Я даже подумала, что тот мужчина вместе с той женщиной вошли в поезд через окно! И он, вот меня такую… Эй, мальчик!»

Поэт и официантка весело беседовали в ресторане.

– А у тебя новенький передник. Покажись-ка сзади. Смотри-ка, а у тебя там новый бантик. И беленький какой.

– Мне так не нравится! Не заглядывайте на меня сзади.

– Договорились. Я прямо вперед в будущее направлялся, так что и ты ко мне передом встань.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза