Читаем Цикада и сверчок (сборник) полностью

Память начинала подводить и отца.

– Может, и так… Только не так! Потому что водитель привез бы их. Не мог он их себе забрать. Это же машина с твоей работы.

– Да, в этом ты права.

Дочь забеспокоилась. И то странно, что мать забыла, как было дело, и то, что отец теряет уверенность под ее напором. Отец действительно второго января отправился в магазин, накупил в «Фугэцудо» разных вкусностей. И мать их ела.

На какое-то время воцарилось молчание. Мать все-таки, кажется, вспомнила. И сказала вполне невинно:

– А, ты имеешь в виду эти рисовые лепешки? Да, было такое.

– Вот видишь!

– Ты тогда столько всего накупил, что я не знала, куда это девать!

– Вот так вот!

– И ты хочешь сказать, что купил эту дрянь в «Фугэцудо»?

– Именно там.

– Да-да-да. Я еще завернула сладости и кому-то отдала. Интересно кому?

– Верно, отдала.

У отца повеселел голос – словно гора с плеч свалилась.

– Ты, по-моему, отдала их Фусаэ.

– Верно-верно, Фусаэ. Я еще сказала, чтобы не показывала детям, и завернула в бумагу.

– Правильно, это была Фусаэ.

– Точно, мы их подарили Фусаэ.

Перебранке пришел конец. Отец с матерью пришли к обоюдному согласию и успокоились.

Но на самом-то деле сладости подарили не их бывшей служанке Фусаэ, а соседскому мальчишке. Дочь надеялась, что мать припомнит и это. Но из комнаты, где родители пили чай, раздавалось только позвякивание металлического чайника. Дочь внесла обед.

– Ёсико, ты слышала, о чем мы говорили? – спросил отец.

– Да.

– У твоей матери старческое слабоумие, я совсем измучился. И упрямая какая стала! Я уж тебя попрошу: если она что забудет, ты ей напоминай.

– Да и ты тоже хорош! Правда, насчет магазина у меня сегодня промашка вышла.

Ёсико хотела было им сказать про Фусаэ, но смолчала.

Дело происходило за два года до смерти отца. После инсульта отец тогда почти перестал ходить на работу.

А что до старой сливы, то первые цветы по-прежнему появлялись на тех же самых нижних ветках. И тогда Ёсико вспоминала о том самом споре про новогодние сладости. Но она не пыталась напомнить о нем матери. Потому что она про это не вспоминала.

[1948]<p>Белые носочки</p>

Моя старшая сестра была такой доброй. И я не понимаю, почему она умерла в таких мучениях.

Она потеряла сознание вечером, упала навзничь. Кулаки сжаты, руки дрожат. Когда судороги прекратились, казалось, что ее голова вот-вот скатится от подушки налево. Из ее полуоткрытого рта медленно вылезал белый глист. После я нередко вспоминала, какой он был белый. В эти минуты мне всегда приходят на ум белые носочки.

В ее гроб мы положили самые разные вещи. Я сказала:

– Мамочка! Мы забыли про носки. Давай мы их положим тоже.

– Правильно, я совсем про них забыла. А ведь у нее были очень красивые ноги.

– Смотри не перепутай с моими, у нее девятый размер, – напомнила я.

Я сказала про носки не только потому, что у сестры были маленькие и красивые ножки. Я вспомнила про носки вот почему.

Стоял декабрь, мне было двенадцать лет. В соседнем городе проводился кинофестиваль, организованный носочной фирмой «Исами».

Оркестр, над которым развевались красные флажки, добрался и до нашей деревни. Разбрасывали рекламные листовки. Говорили, что среди них попадаются билеты в кино. Поэтому деревенские ребятишки бежали за оркестром и подбирали с земли листовки. Оказалось, что это лишь рекламный трюк: в кино пускали только обладателей этикеток с купленных в эти дни носков. В те времена в нашей деревне кино можно было посмотреть только по большим праздникам. Носки продавались бойко.

Я тоже подобрала листовку с изображением самураев. Ранним вечером я встала в конец очереди в крошечный кинотеатр. Я боялась, что меня туда не пустят. Контролер рассмеялся:

– Что ты принесла? Это же просто реклама!

Не глядя по сторонам, я отправилась обратно. Понуро стоя у колодца, я никак не могла взять в толк, почему меня не пустили в кино. Мне было очень грустно. Вышла сестра с ведром. Она положила мне руку на плечо и спросила, что случилось. Я закрыла ладонями лицо. Сестра бросила ведро и вышла из дома с деньгами.

– Беги скорее!

Поворачивая за угол, я оглянулась. Сестра смотрела мне вслед. Я побежала со всех ног.

Продавец спросил:

– Какой тебе нужен размер?

Я не знала. Тогда он сказал мне, чтобы я сняла туфли и посмотрела размер на них. На застежке было написано – девятый. Когда я вернулась, то отдала носки сестре. Это у нее был девятый размер.

Через два года мы уехали в Корею, жили в Сеуле. Я училась в девятом классе и влюбилась в учителя по фамилии Мицухаси. Дома заметили это и запретили мне ходить к нему домой. Потом он заболел, экзамены отменили.

Отправляясь за рождественскими покупками, мать взяла меня с собой. В подарок учителю я купила ярко-красный атласный цилиндр. Под ленточку была засунута ветка с темно-зелеными листьями и красными ягодками. В самом цилиндре были шоколадки в серебристых бумажках.

Зайдя в книжный магазин, я столкнулась с сестрой. Я показала ей сверток с подарком.

– Угадай, кому это! Догадалась? Моему учителю!

– Ты не должна была делать этого, – тихо сказала сестра. – На тебя даже из школы жаловались!

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Самозванец
Самозванец

В ранней юности Иосиф II был «самым невежливым, невоспитанным и необразованным принцем во всем цивилизованном мире». Сын набожной и доброй по натуре Марии-Терезии рос мальчиком болезненным, хмурым и раздражительным. И хотя мать и сын горячо любили друг друга, их разделяли частые ссоры и совершенно разные взгляды на жизнь.Первое, что сделал Иосиф после смерти Марии-Терезии, – отказался признать давние конституционные гарантии Венгрии. Он даже не стал короноваться в качестве венгерского короля, а попросту отобрал у мадьяр их реликвию – корону святого Стефана. А ведь Иосиф понимал, что он очень многим обязан венграм, которые защитили его мать от преследований со стороны Пруссии.Немецкий писатель Теодор Мундт попытался показать истинное лицо прусского императора, которому льстивые историки приписывали слишком много того, что просвещенному реформатору Иосифу II отнюдь не было свойственно.

Теодор Мундт

Зарубежная классическая проза