Читаем Цикада и сверчок (сборник) полностью

В мастерских Нисидзин, где работают на ручных станках, довольно редко случается, что ткаческое умение передается от отца к сыну на протяжении трех поколений. Ручное ткачество – своего рода искусство. И если отец был выдающимся ткачом, это вовсе не означает, что таким же мастером станет его сын. Даже если он не лентяйничает, почивая на лаврах отцовского таланта, а старается овладеть секретами мастерства.

Бывает и так: ребенка с четырех-пяти лет обучают мотать нитки. В десять-двенадцать он уже осваивает ткацкий станок и начинает самостоятельно выполнять несложные заказы. Поэтому, когда у владельца мастерской много детей, это залог процветания. Работу мотальщиц выполняют и пожилые женщины, лет шестидесяти, а то и семидесяти. И нередко в мастерских можно увидеть, как, сидя друг против друга, мотают нитки бабушка и внучка.

В доме Сосукэ только одна мотальщица – его далеко не молодая жена. Работает она, не разгибая спины, с утра и до вечера и с годами становится все более молчаливой.

У Сосукэ три сына. Каждый ткет пояса на высоком ткацком станке такабата.

Владелец мастерской с тремя станками считается зажиточным, но есть мастерские с одним станком, есть ткачи, которым приходится брать станок в аренду.

Выдающееся мастерство Хидэо, в котором он, как признался Сосукэ, превзошел отца, было известно и мануфактурщикам, и оптовым торговцам.


– Хидэо, эй, Хидэо! – крикнул Сосукэ, но тот, видимо, не слышал.

В отличие от машинных станков ручные изготовлены из дерева и не создают сильного шума, но станок Хидэо был самым дальним, и юноша, сосредоточенно ткавший двусторонний пояс – работа особой сложности, – не услышал отца.

– Мать, позови-ка Хидэо, – обратился Сосукэ к жене.

– Иду. – Она смела с колен обрывки ниток и, постукивая кулаками по пояснице, направилась по коридору с земляным полом к станку, за которым работал сын.

Хидэо остановил бёрдо и поглядел в сторону Такитиро, но поднялся не сразу – должно быть, устал. Увидев гостя, он не решился даже потянуться, чтобы расправить затекшую спину, лишь вытер лицо и, приблизившись к Такитиро, хмуро промолвил:

– Добро пожаловать в нашу грязную лачугу. – Он весь еще был там, в работе.

– Господин Сада изготовил эскиз и просит выткать по нему пояс, – сказал отец.

– Вот как? – равнодушно отозвался Хидэо.

– Это особый пояс, и думаю, лучше бы взяться за него тебе.

– Наверное, для барышни, для госпожи Тиэко? – Хидэо впервые поглядел на Сада.

– Он сегодня с раннего утра за станком, должно быть, устал, – извиняющимся тоном сказал Сосукэ, пытаясь сгладить нелюбезность сына.

Хидэо молчал.

– Если не вкладывать душу, хорошей вещи не сделаешь, – ответил Такитиро, давая понять, что не сердится.

– Ничего особенного, обыкновенный двусторонний пояс, а вот не дает покоя… Прошу прощения, что не приветствовал вас как подобает. – Хидэо слегка поклонился.

Такитиро кивнул:

– Чего уж там, настоящий мастер иначе не может.

– Когда приходится ткать заурядную вещь, работать вдвойне тяжко. – Юноша опустил голову.

– Учти, Хидэо, господин Сада принес необычный рисунок. Он уединился в женском монастыре в Сага и долго работал над ним. Это не на продажу, – строго сказал отец.

– Вот как? Значит, в Сага…

– Постарайся выткать как можно лучше.

– Слушаюсь.

Равнодушие Хидэо умерило радостное возбуждение, с каким Такитиро вошел в мастерскую Отомо.

Он развернул эскиз и положил перед Хидэо.

– …

– Не нравится? – робко спросил Такитиро.

– …

– Хидэо, – воскликнул Сосукэ, не выдержав упорного молчания сына, – отвечай, когда спрашивают. Ты ведешь себя неприлично.

– Я ткач, – произнес наконец юноша, не поднимая головы, – и мне нужно время, чтобы изучить рисунок господина Сада. Работа необычная, кое-как ее делать нельзя – ведь это пояс для госпожи Тиэко.

– Вот и я о том же толкую, – закивал Сосукэ. Его удивляло странное поведение сына.

– Значит, тебе не нравится? – На этот раз вопрос Такитиро прозвучал резко.

– Замечательный рисунок, – спокойно возразил Хидэо. – Разве я сказал, что он мне не нравится?

– На словах – нет, но в душе… Вижу по твоим глазам.

– Что вы видите?

– Что вижу?! – Такитиро резко встал и влепил Хидэо пощечину. Юноша не попытался даже уклониться.

– Бейте сколько угодно. Я и в мыслях не имел, что ваш рисунок плох, – оживился Хидэо. Должно быть, пощечина смахнула безразличие с его лица. – Нижайше прошу прощения, господин Сада. – Хидэо склонился в поклоне, коснувшись ладонями пола. Он даже не решился прикрыть рукой пылавшую от удара щеку.

– …

– Вижу – вы рассердились, но все же осмелюсь просить: дозвольте мне выткать этот пояс.

– Для того и пришел сюда, – буркнул Такитиро, стараясь успокоиться. – Ты уж извини меня, старика. Я поступил нехорошо. Так ударил, что рука болит…

– Возьмите мою. У ткачей рука крепкая, кожа толстая.

Оба рассмеялись.

Но в глубине души Такитиро еще чувствовал смущение.

– Давно не поднимал ни на кого руки, не припомню даже когда… Ну, прости меня – и забудем об этом. Лучше скажи мне, Хидэо: почему у тебя было такое странное лицо, когда ты разглядывал мой рисунок? Правду скажи!

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Шагреневая кожа
Шагреневая кожа

По произведениям Оноре де Бальзака (1799—1850) можно составить исчерпывающее представление об истории и повседневной жизни Франции первой половины XIX века. Но Бальзак не только описал окружающий его мир, он еще и создал свой собственный мир – многотомную «Человеческую комедию». Бальзаковские герои – люди, объятые сильной, всепоглощающей и чаще всего губительной страстью. Их собственные желания оказываются смертельны. В романе «Шагреневая кожа» Бальзак описал эту ситуацию с помощью выразительной метафоры: волшебный талисман исполняет все желания главного героя, но каждое исполненное желание укорачивает срок его жизни. Так же гибельна страсть художника к совершенству, описанная в рассказе «Неведомый шедевр». При выпуске классических книг нам, издательству «Время», очень хотелось создать действительно современную серию, показать живую связь неувядающей классики и окружающей действительности. Поэтому мы обратились к известным литераторам, ученым, журналистам и деятелям культуры с просьбой написать к выбранным ими книгам сопроводительные статьи – не сухие пояснительные тексты и не шпаргалки к экзаменам, а своего рода объяснения в любви дорогим их сердцам авторам. У кого-то получилось возвышенно и трогательно, у кого-то посуше и поакадемичней, но это всегда искренне и интересно, а иногда – неожиданно и необычно. В любви к творчеству Оноре де Бальзака признаётся переводчик и историк литературы Вера Мильчина – книгу стоит прочесть уже затем, чтобы сверить своё мнение со статьёй и взглянуть на произведение под другим углом.

Оноре де Бальзак

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза