Цикады

Он не удержался и помахал в камеру рукой, прежде чем зайти в лифт, из которого изрыгались звуки, едва напоминающие музыку.

Дверь в квартиру уже была открыта. Алина стояла в прихожей — явно только вышла из душа: мокрые волосы, чистое лицо, огромный плюшевый халат — сейчас она выглядела совсем как ребенок.

— Тапки надень, замерзнешь.

В квартире и правда было как-то по-пещерному промозгло и сыро — будто холод излучали сами стены.

— Дурацкая новостройка. Мама говорит, там что-то в технологии напутали, поэтому здесь или очень холодно, или очень жарко. Пойдем, у меня обогреватель в комнате.

Антон окинул взглядом квартиру: светлые стены, встроенная спрятанная техника, плакаты, винтажные пластинки разных лет над диваном.

— Красиво.

— Мама сама делала проект.

— А мы нанимали. И то там столько скандалов было. Если бы мои родители все планировали, они бы вообще друг друга убили.

— Они ведь тоже в разводе?

Он кивнул:

— Во втором.

— Это как?

— Они такая итальянская пара. Сегодня ненавижу, завтра жить без тебя не могу, послезавтра видеть не хочу. И так по кругу.

— Наверное, непросто.

— Это да.

Они прошли в комнату Алины — и теперь Антон наконец понял, откуда запах вишни, — на подоконнике стояли ароматические свечи. Он кивнул на плакат над кроватью Алины.

Я ТОЖЕ СОБИРАЮСЬ СТАТЬ ЖЕНЩИНОЙ-МОНСТРОМ [1]

— Это откуда?

— Из книжки какой-то. Я не читала, просто фраза понравилась. В «Гараже» купила.

Антон провел указательным пальцем по ее скуле и тихо сказал:

— Никакой ты не монстр.

Палец скользнул за ворот халата, вторая рука уже развязывала пояс. Алина осталась обнаженной, ее тонкая смуглая кожа покрылась мурашками. Антон провел рукой по плечу, зацепился за выступающую родинку. Алина дернулась и отступила — и тут же обожгло другим воспоминанием, где высвободиться пытался он. Убрал руку и взглянул Алине в глаза, уже собираясь сказать ей, что он, сам не зная зачем, сотворил.

— Я что-то делаю не так? — спросила она тихо.

«Это я все делаю не так», — должен был ответить он, но не стал, не смог.

После они лежали в постели и грелись друг о друга, а Антон под одеялом водил рукой по ее телу. Вдруг палец наткнулся на длинный бугорок на бедре — и еще один, и еще. Алина сжалась. Он откинул одеяло и включил лампу на тумбочке.

— Это еще что такое?

— Обожглась, — она промямлила, пряча глаза.

— О бритву? Алин?

Она закуталась в одеяло и свернулась калачиком.

— Эй, — он тихо позвал. Потом сказал: — Знаешь, почему я с отцом после развода остался? Они поссорились, и мама вскрылась. Не чтобы насмерть, а чтобы ему показать. Стоит, кровища капает, он орет, а я думаю, что она умирает. Когда в суде спросили, с кем хочу жить, сказал, что с отцом. Она мне этого не простила. А я не простил ей.

Алина приподнялась на кровати. На его спину легла теплая ладонь.

— Я так не буду.

Антон прижал ее к себе и тихо спросил:

— Зачем?

— Это после переезда. Когда мы жили там и меня накрывало, я всегда могла пойти к морю и покричать. Просто покричать, понимаешь? А здесь каждый звук слышен — сосед свет включает, я уже слышу. А еще… я сначала думала, мы ненадолго переехали, но мама так обрадовалась, что мы вернулись, что я тоже поняла: это все, вот так я теперь и буду жить. А папа… он там. Мне казалось, это какой-то плохой сон, от которого просто нужно очнуться. А как — я не понимала. Тогда я и начала это делать. Сначала щипала, а потом…

Он спросил главное:

— Ты все еще продолжаешь?

— Нет, меня поймали. Мама увидела кровь на простыне, потащила к гинекологу, — она усмехнулась. — А там все и увидели. Они очень испугались. Мама вообще думала, меня опека заберет. Поэтому, кстати, я не стою на учете у Елены. Они написали отказ от психолога. Чтобы не разболтали.

Антон почувствовал, как все напряглось, — и ему стало стыдно, как было стыдно тогда, в той вонючей комнатушке на грязном матрасе, где она разрешала все и даже больше этого всего и требовала, глядя не на него, а как будто сквозь, словно он просто был посредником между ней и кем-то другим, и он чувствовал себя как гондон, как использованный гондон, который выбросили в несвежее ведро, но при этом зачем-то написал ей сам, зачем-то оформил бронь на эту безумно дорогую гостиницу в центре, зачем-то бросил в рюкзак перед выходом материнский браслет.

— Не делай так больше, — сказал он строго, прижал ее к себе и уснул.

Они проснулись от шума в коридоре.

— Что здесь такое понаставлено? — возмущался женский голос.

— Алина! — он затряс ее за плечо.

— Блин!

Дверь в комнату тихо приоткрылась, Алина натянула одеяло Антону на голову.

— Ты спишь?

— М-м-м…

— Представляешь, рейс перенесли. Даже не предупредили, уроды.

— Как плохо.

— Алина, а что там за кроссовки стоят на входе?

— Это Марк заходил, оставил.

— Арбенин? Зачем?

— Для репетиции.

— Ну ладно. Спи.

Дверь закрылась, Антон вылез из-под одеяла, и они затряслись от смеха. Он прижал ее к кровати и тихо спросил, почти губы в губы:

— Что теперь?

Алина поцеловала его, и как-то все само собой располагало к тому, что именно будет теперь, как дверь снова открылась.

— Алина, тут еще рюкзак какой-то… Ой. — Дверь быстро закрылась.