Цикл «Горацио Хорнблауэр». Книги 1-13

— Шабаш! — приказал он. По инерции шлюпка скользнула к кораблю; Хорнблоуэр, зная свою неловкость, постарался, как мог, рассчитать движение. Он прыгнул на руслень, черпнул башмаком воду, но удержался и подтянулся.

— Отойдите от судна и ждите меня, — приказал он гребцам и перевалился через борт. Высокий худой человек с сигарой во рту — должно быть, американский шкипер. Рядом с ним дюжий помощник. С пушек, хотя и не выдвинутых, сняты найтовы. Подле них американские матросы, готовые открыть огонь.

— Не слыхали, что ли, я велел не приближаться, мистер? — буркнул шкипер.

— Извините за вторжение, сэр, — отвечал Хорнблоуэр. — Я — контр-адмирал лорд Хорнблоуэр на службе Его Британского Величества по неотложному делу к графу Камброну. Секунду они стояли на залитой солнцем палубе, глядя один на другого. Тут подошел Камброн.

— А, граф, — сказал Хорнблоуэр и с усилием перешел на французский. — Рад снова видеть мсье le compte. — Он снял треуголку и, прижав ее к животу, склонился в поклоне. Он знал, что кланяется неуклюже.

— Чему обязан этим удовольствием? — спросил Камброн. Он стоял напряженно, его пушистые усы топорщились.

— К величайшему моему огорчению должен сообщить вам прискорбные новости, — сказал Хорнблоуэр. Долгими бессонными ночами он повторял про себя эти слова. Теперь надо было произнести их естественно. — А также оказать вам услугу, граф.

— Что вы хотите сообщить мне, милорд?

— Дурные вести.

— Какие?

— С глубочайшим прискорбием, граф, должен известить вас о кончине вашего императора.

— Нет!

— Император Наполеон скончался в прошлом месяце на острове святой Елены. Примите мои соболезнования, граф.

— Не может быть!

— Уверяю вас, граф.

Мускул под малиновым шрамом задергался. Холодные, несколько на выкате глаза буравили собеседника.

— Я узнал об этом два дня назад в Порт-оф-Спейне, — сказал Хорнблоуэр, — и тут же отменил приказ об аресте вашего судна.

Камброн не догадается, что «Краб» не поспел бы так быстро.

— Я вам не верю, — тем не менее ответил он. Именно такой ложью можно было бы остановить «Дерзкого».

— Сударь! — запальчиво воскликнул Хорнблоуэр. Он еще прямее расправил плечи, словно честный человек, оскорбленный в своей искренности. Получилось довольно убедительно.

— Вы должны сознавать всю важность того, что говорите, — произнес Камброн с оттенком извинения. В следующий миг он произнес те самые роковые слова, которых Хорнблоуэр знал и страшился: — Милорд, вы даете честное слово джентльмена, что все вами сказанное — правда?

— Честное слово джентльмена, — ответил Хорнблоуэр.

Долгие дни он с мукой заранее представлял себе этот миг. Он был к нему готов. Он сказал эти слова, как сказал бы их человек чести. Он сказал их твердо и искренне, словно сердце его не разбилось в это мгновение. Он знал, что Камброн попросит его поручиться честью. Это — последнее, что он мог принести в жертву. Двадцать лет он рисковал жизнью ради своей страны. Он сносил опасности, тяготы, тревоги. Никогда прежде от него не требовалось жертвовать честью. Что же, и это цена, которую приходится платить. По его вине над миром нависла угроза. Справедливо, что и платить пришлось ему. Честь одного человека — небольшая цена за спокойствие всего мира, за спасение родины от бедствий, едва не сгубивших ее в последние двадцать лет. В те счастливые годы, возвращаясь домой после тяжких боев, он глядел вокруг, вдыхал английский воздух и в приступе глупого патриотизма говорил себе, что за эту страну стоит сражаться, стоит умереть. Но как душераздирающе больно, что пожертвовать пришлось не жизнью, а куда более дорогим — честью. Несколько офицеров вышли на палубу и теперь толпились вокруг Камброна, ловя каждое его слово; здесь же были шкипер и его помощник. Хорнблоуэр стоял напротив них, одинокий, сверкая на солнце золотым шитьем, и ждал. Первым заговорил офицер справа от Камброна — адъютант или какая-то другая штабная крыса. Конечно, он повторил вопрос, поворачивая нож в ране:

— Ваше честное слово, милорд?

— Мое честное слово, — повторил Хорнблоуэр так же твердо, с тем же видом честного человека. Никто не усомнится в слове британского адмирала, двадцать лет верой и правдой служившего своему королю. Он продолжал заученно:

— Теперь вашу затею можно забыть, граф. Смерть императора положила конец надеждам на возрождение империи. Пусть же никто не узнает о ваших замыслах. Вы, эти господа, императорская гвардия под палубами можете не принимать правящий во Франции режим. Можете отвезти их домой в соответствии с заявленными намерениями, а по дороге незаметно выбросить в море ваш воинственный груз. Вот почему я посетил вас в одиночку. Ни моей, ни вашей стране не нужен новый скандал. Пусть никто ничего не знает; это происшествие останется между нами.

Камброн слушал, но весть так сразила его, что он ни чем другом говорить не мог.

— Император мертв! — повторил он.

— Я уже выразил вам свои соболезнования, граф, — сказал Хорнблоуэр. — Повторяю их этим господам. Мои глубочайшие соболезнования.

Приглушенные перешептывания французов перебил голос шкипера-американца.