Цикл «Просветители». Серия «Заповедник человечества». Книга первая: Стороны монеты

Делать нечего и Чадо решило подождать на улице. Улица была полна людей и машин. Дроны летали взад и вперед словно насекомые. В толпе попадались и представители других цивилизаций. За несколько тойев люди сильно сдружились с некоторыми цивилизациями, некоторые представители даже живут на Тейе, собственно, как и некоторые люди, живут на планетах иных цивилизаций, все больше по работе. Иногда тут даже бывают и представители цивилизаций, чей уровень развития выше человеческого, но ни одного, чей уровень ниже. Увы, но так надо. Чадо любит иногда проводить время просто сидя на улице и прощупывать разумы людей. Чувство, когда касаешься чьих-то чувств и эмоций, похоже на гамму красок, вкуса и форм. Мозг не может интерпретировать чувства и потому выдает фантастические комбинации разных ощущений, от вкуса и до тактильных. Правда при прямой связи четко ощущаются конкретные чувства и эмоции, но, когда так, вскользь – неописуемо. Голову посещают мысли, настрой которых плавно перетекает, но общий фон остается неизменным. Все это похоже на… На… Нет… Описать это невозможно! Это как описывать запах, который создает тактильные и зрительные ощущения, вкус выдает картинку и звуки и все это перемешано, словно психоделический салат.

Чадо сидело, закрыв глаза, и ощупывало людей связью. Красный. Звенящий. Твердый и терпкий. Кислый, но черный. Горький бас. Волнующе-острый. Бугристо сладкий. Роза желтого укола. Фиолетовая горечь счастья. Безумный коктейль чувств и эмоций. Ощупывать людей Чадо научил один художник в Брэйдберилсе, с которым Чадо как-то познакомилось. Этот художник рисует картины, пытаясь воспроизвести ощущения, но это все равно, что пытаться нарисовать смерть. Кроме старухи с косой в голову мало что приходит. Однако картины потрясают своим безумием. Картины художника – это сочетание сюрреализма, абстракционизма и импрессионизма. В картинах прослеживается форма, которая за счет техники словно бы оживает. Стоит задержать взгляд и картина словно бы оживает.

Чадо скользнуло по очередному человеку и наткнулось на глухую стену. Чадо открыло глаза. То был баслаг (машина серии Лука модели 26), который выглядел, за счет полимерных тканей, как мужчина средних лет. Он стоял и ожидал кого-то. Через короткое время подошел еще один баслаг женского вида и они оба ушли. Половые отличия у баслагов были скорее простым символизмом, ибо они не размножаются, а само различие было заложено человеком, из-за простой психологической интерпретации себя на машину. Но эта интерпретация была принята и перенята. Баслаги и живут как люди, разве что не питаются, но подзаряжаются. Спят без снов, работают, общаются и радуются жизни.

Чадо продолжило ощупывать и наткнулось на представителя другой цивилизации. Его разум был похож на тесто из шерсти, вызывающее щекочуще-красный смех. Чадо открыло глаза и поежилось. Не человеческий разум, без связи или с аналогом связи, походил на попытку пожать правой рукой левую.

Через несколько минут раздался сигнал оповещающий Чадо, что запись завершена и можно забрать БУНы. Чадо оторвалось от своего занятия, сходило за данными и вернулось в холл, где щелкнув пальцами, оказалось уже на станции. Чадо за секунды перенеслось на многие световые годы, от Тейи до Земли. На станции сейчас работала другая смена, но Чадо, в силу своей излишней пунктуальности, прибыло раньше начала работы своей смены. Именно по этой причине данные забрало именно Чадо. Передав данные, Чадо направилось в кают-компанию. Причина по которой данные пришлось именно забрать, а не передать напрямую, заключается в ее матричной составляющей. То есть с этими данными можно работать как с материей, а из-за структуры данных, конвертация, передача по каналам связи и обратная конвертация сильно искажает данные. Потому – только запись на носители.

Смена понемногу собиралась в кают-компании, в то время как сдающая проверяла состояние всего и вся, для передачи работы. Все заняло около часа. Станция Харон сильно изменилась за время своего существования. Множество модулей, переоборудований и модернизаций превратили станцию в крепость, которая устарела и уже скоро должна буквально разваливаться на части. Описать внутренности станции, это как описывать картину, которую писали разные художники. Единого стиля, как изначально, тут не было. Стиль был принесен в жертву практичности и функциональности.