Цикл: Рохля

- Теперь, с неизбежностью взрослея и поневоле познав много зла, я удивляюсь тому, как мы, дети пустоши, были тогда невинны. Наверное, я должна поставить это в заслугу главарю. Мы были при нем равны, как братья и сестры: в любой другой банде моя участь была бы иной.

Девчонка в рваном тартане с черными волосами, висящими вдоль лица. Существо, полное неистовой Силы, видимой для того, кто посвятил жизнь изучению линий Силы. Она вставала в словах такая… узнаваемая! Здесь, на краю земли, где все не то, чем кажется, было на редкость странно внимать простой человеческой истории. Человеческой - потому что никакой нет разницы в расе, когда женщина рассказывает о счастье и несчастье.

- Но волчата взрослели, а мир все никак не менялся. Среди нас был парнишка, младше меня, дружелюбный, как щенок: он привязался ко мне и всюду ходил следом. Почему-то это раздражало главаря: однажды он бросил мне сквозь зубы, что так я никогда не вырасту. Никто не понял, что он имел в виду. Если он вдруг боялся соперничества, считая, что отношения могут развиться, если он хотел получить меня для себя - он мог это сделать в любой момент. Но его интересовало что-то другое, а что - я тогда не могла понять. Но это было более чем серьезно.

- Он убил моего «щенка». Ударил ножом в спину, проходя мимо, когда мы сидели на берегу мельничного пруда, и молча ушел, оставив меня наедине с бездыханным телом, а также - наедине с моим смертным ужасом и горем, со скрученным в душе воем - впиваться пальцами в трещины земли.

- Я воскресила его. Меня на это хватило - но я не знаю, как. Я положила руку на его спину и выла без слов в злые убегающие облака, оставшись в дикой оглушающей тоске. Мальчишка открыл глаза, поднялся на четвереньки и отполз в сторону. И не глядел на меня, как собака, наученная плеткой. Он совершенно исцелился, но больше ко мне не подходил. Для меня это была потеря.

- Он был человек?

- Когда я смотрела на него, он казался мне хищной птицей, вроде беркута. Я и сейчас помню только глаза: желтые, под низкими бровями. Он смотрел на мир с высоты и мыслил категориями. Знаешь таких? Еще двоих, парня и девушку, он столкнул в мельничный пруд, когда мы просто стояли рядом. Я не могла ничего сделать, но так хотела… я видела, как поднялись над поверхностью воды их размазанные образы, и их унесло ветром. Тогда я поняла, что он ставит надо мной какой-то опыт. Наверное, он пытался проявить мою Силу через гнев…

- И ты родила от этого чертова ублюдка? - не выдержала Мардж. - Ненавижу умников, что по ту сторону добра и зла! Я бы убила его, раз он пожелал так вот пробовать моей Силы!

- Мое отчаяние, непонимание происходящего и горе почему-то не превращались в гнев. К тому же я только что увидела смерть, которая оказалась обратима. Это перевело смерть в разряд скучных событий.

- А после? Потом ты еще воскрешала?

- Нет, - сказала ее прабабушка. - Как я уже сказала, я больше не считала смерть чем-то таким, чему в мире места быть не должно. Как сказал главарь: «похоже, ты не гарантируешь результат».

- Это был другой человек, он пришел к нам через Пустошь, говорил с главарем, и тот сперва хватался за нож, а я смотрела на них издали и знала, что уйду с тем. Здесь меня уже ничто не держало.

- Когда главарь вынул нож, тот, другой, расстегнул сюртук, снял шейный платок, раскрыл на груди сорочку и показал выжженный на груди знак. Это не твое дело, сказал он, и наш атаман почернел лицом, должно быть от зависти. Это мое дело. Я заберу ее.

- Что такого в выжженном знаке? - фыркнула Мардж, а прабабушка улыбнулась ее нетерпению и глупости.

- Знак был выжжен изнутри. Яблоко. Ты готов платить чужими жизнями, я заплачу своей.

- Не понимаю! - воскликнула Мардж. - Зачем так уж нужно крушить мир?

- Миры должны обновляться - так или иначе. Мечты о том, каким прекрасны будет новый мир, некоторых увлекают столь сильно, что они перестают видеть вокруг.

- И тогда раскалывается земля, умирают от унижения драконы, гниют яблоки и засыхают яблони, - сказала Мардж, которая недаром общалась с Метафорой. - Что тебе было в том, втором?

- Я знала, что он будет любить меня всю жизнь, пока внутренний жар, выжегший клеймо на его груди, не испепелит его вовсе. И мне было все равно, меня ли он любит, или Силу в своих руках. Заодно мне выпало узнать, что Сила, вызываемая к жизни страхом и гневом, отчаянием и одиночеством - ничто перед Силой, пробуждаемой любовью. Потому что любовь включает в себя это все. То есть вообще - все.

- Я знаю, - откликнулась Мардж. - В конце концов, они тоже знать не знают, из какой мозаики складывается наша любовь. И пусть. Таким образом, вы вступили в союз, который прикончил этот мир - раз, и моего прадедушку - два. А хорошее из этого что-нибудь вышло? Вон, дерево засушили…