Молодая вдова была в курсе всех придворных сплетен. Она рассказывала их весело и остроумно, и, когда она поборола в себе чувство скованности, тотчас проявилось ее удивительное обаяние. Казалось, ее нисколько не поразило, что блестящая графиня де Пейрак живет в столь жалкой обстановке, и она вела беседу так, словно находилась в светском салоне.
Сразу же, чтобы предупредить нескромные вопросы, Анжелика рассказала госпоже Скаррон о себе.
Она живет под вымышленным именем в ожидании, пока ее муж предстанет перед судом и будет оправдан, и тогда она снова сможет показаться в свете. Она умолчала, в чем обвиняют графа де Пейрака, так как Франсуаза Скаррон, несмотря на фривольные анекдоты, которые она рассказывала, была, по-видимому, очень набожна. Бывшая протестантка, принявшая католическую веру, она, после тяжких испытаний, ниспосланных ей судьбой, искала в религии утешения.
В заключение Анжелика сказала:
– Как видите, сударыня, мое положение еще более непрочно, чем ваше. Не стану скрывать, я никак не могу быть вам полезной в переговорах с людьми, к которым благоволит король, ведь многие из тех, кто еще совсем недавно занимал несравненно более низкое положение в обществе, чем я, теперь могут смотреть на меня свысока.
– Да, приходится делить знакомых на две категории, – ответила вдова остроумного калеки, – на людей полезных и бесполезных для тебя. С первыми поддерживаешь отношения для протекции, со вторыми – для души.
Обе женщины весело рассмеялись.
– Почему вас совсем не видно? – спросила Анжелика. – Вы могли бы выходить к столу вместе с нами.
– Нет, это выше моих сил! – вздрогнув, воскликнула Франсуаза Скаррон. – Вы знаете, один только вид старухи Кордо и ее сына вызывают во мне смертельный страх!..
Удивленная Анжелика уже хотела было спросить, почему, но ее остановил донесшийся с лестницы какой-то странный звук, напоминавший звериное рычание.
Госпожа Скаррон, подойдя к двери, открыла ее, но тут же, торопливо захлопнув, отпрянула.
– Боже мой, там на лестнице сам дьявол!
– Дьявол?
– Во всяком случае, если это человек, то он абсолютно черный!
Анжелика радостно вскрикнула и выбежала на лестничную площадку.
– Куасси-Ба! – позвала она.
– Да, да, это я, каспаша, – ответил мавр.
И он, как черный призрак, выступил из темноты узкой лестницы. Одет он был в какие-то лохмотья, подвязанные веревками. Лицо серое, кожа отвисла. При виде Флоримона он засмеялся, бросился к просиявшему мальчику и протанцевал перед ним какой-то неистовый танец.
Франсуаза Скаррон в ужасе выбежала и спряталась в своей комнате.
Анжелика сжала руками виски, стараясь собраться с мыслями. Когда же… когда исчез Куасси-Ба? Нет, она никак не может вспомнить. Все спуталось в ее голове. С трудом ей удалось восстановить в памяти, что утром того страшного дня, когда она была на аудиенции у короля и чуть не погибла от руки самого герцога Орлеанского, Куасси-Ба сопровождал ее в Лувр. Но потом, она должна была признаться себе в этом, она совершенно забыла о своем мавре.
Анжелика подбросила в огонь хворосту, чтобы Куасси-Ба мог высушить свои промокшие под дождем лохмотья, и покормила его, выложив на стол все, что смогла отыскать у себя. Он рассказал ей о своих злоключениях.
В том большом дворце, где живет король Франции, Куасси-Ба долго-долго дожидался свою «каспашу». О, как это было долго! И все служанки, что проходили мимо, смеялись над ним.
Потом наступила ночь. Потом его здорово избили палками. Потом он проснулся в воде, да-да, в воде, которая течет мимо этого большого дворца…
«Его избили до потери сознания и бросили в Сену», – отметила про себя Анжелика.
Куасси-Ба поплыл; наконец он достиг берега. Когда он снова проснулся, он был счастлив – ему показалось, что он у себя на родине. Над ним склонились трое мавров. Да, не арапчата, которых дамы берут себе в пажи, а трое взрослых мавров.
– Ты уверен, что это тебе не приснилось? – удивленно спросила Анжелика. – Мавры в Париже! По-моему, взрослых мавров здесь очень мало.
Расспросив его поподробнее, она наконец поняла, что его подобрали негры, которых показывали на ярмарке в Сен-Жермене как какое-то чудо, те самые негры, что водили ученых медведей. Но Куасси-Ба не пожелал остаться с ними. Он боялся медведей.
Закончив свой рассказ, Куасси-Ба вытащил из-под лохмотьев корзиночку и, встав на колени перед Флоримоном. дал ему два мягких хлебца, которые назывались овечьими, с золотистой корочкой, смазанной желтком и посыпанной зернами пшеницы. Хлебцы распространяли дивный аромат.
– На что же ты их купил?
– А я не купил! Я вошел в булочную и сделал вот так… – Куасси-Ба скорчил чудовищную гримасу. – Хозяйка и ее служанка сразу же спрятались под прилавок, а я взял для моего маленького хозяина хлебцы.
– Боже мой! – вздохнула потрясенная Анжелика.
– Если бы у меня была моя большая кривая сабля…
– Я продала ее старьевщику, – торопливо ответила Анжелика.