Цикл «Владыки Рима». Книги 5-7

Покидая Пирей, Антоний думал, что не может точно определить, в какой именно момент он на самом деле порвал с Римом, сжег за собой мосты. Но это было после того, как он узнал, что поклялся посвятить себя и свои трофеи Клеопатре и Александрии. Его любовь к Октавии и ко всему римскому угасла, а вот любовь к Клеопатре стала всеобъемлющей. Почему так случилось, он не знал. Он знал только, что она запала ему в душу, стала его стержнем. Он не мог противоречить ей, даже когда ее требования были абсурдными. Отчасти это из-за провалов в его памяти, но память нельзя винить. Может быть, великая царица вошла в него сразу, целиком, потому что только она смогла оценить его, посчитала его могущественным и достойным общения. Рим принадлежал Октавиану, так почему бы не позволить Риму исчезнуть? Вот к чему все пришло, когда все было сказано и сделано. Если он хотел стать Первым человеком в Риме, он должен был победить Октавиана в сражении. И Клеопатра ясно видела это, всегда знала. Его опасный запой на Самосе и ужасные последствия болезни и новых провалов в памяти показали ему, что лучшие его годы в прошлом, даже если это был не более чем кутеж, непреодолимое желание выпить. Но истинная причина его поездки из Эфеса в Афины заключалась в его желании убежать от своей любви, своей отравы, своих клятв Клеопатре.

Итак, подумал он, прибыв в Афины более или менее пришедшим в себя, почему бы не сжечь за собой мосты в Рим? Все, от Клеопатры до Октавиана, хотят этого, ожидают этого, не согласны на меньшее. Так что он должен вернуться в Эфес, прежде чем Клеопатра создаст новые проблемы.

Но еще до его приезда в Эфес присутствие Клеопатры привело к серьезным последствиям. Первыми уехали в Рим Сатурнин и Аррунтий, объявив, что скорее они будут служить человеку, которого ненавидят, чем женщине. По крайней мере, Октавиан — римлянин! Потом уехал Атратин вместе с группой младших легатов — те приходили в бешенство оттого, что Клеопатра позволяла себе проверять их лагеря, выискивая недостатки, ругая за грязное имущество, оскорбляя старших центурионов за то, что они не вставали по стойке «смирно», когда она обращалась к ним.

Когда Атратин приехал в Рим, Агенобарб и Сосий даже растерялись, выслушав его жалобы.

В Риме тоже все было плохо. Казна почти опустела из-за дороговизны земли, которую пришлось найти для многих тысяч ветеранов. Миллионы миллионов сестерциев Секста Помпея были потрачены, каким бы невероятным это ни казалось. Земля была очень дорогая, и очень немногие легионеры согласились поселиться на чужих землях, таких как обе Испании, обе Галлии и Африка. Они ведь были римлянами, приросшими к италийской земле. Да, отставники были удовлетворены, однако это стоило государству огромных денег.

Но нельзя было отрицать и того, что Октавиан медленно завоевывал доминирующее положение в сенате и среди плутократов и всадников-предпринимателей. Благоприятные возможности для них на Востоке Антония сокращались, а те люди и фермы, что процветали два года назад, теперь терпели убытки. Полемон, Архелай Сисен, Аминта и более мелкие цари-клиенты, назначенные Антонием, стали достаточно уверенными в себе и начали издавать законы, препятствующие процветанию римской коммерции. Подстрекаемые, как всем было известно, Клеопатрой, этим пауком в центре паутины.

— Что мы будем делать? — спросил Сосий Агенобарба, когда разъяренный Атратин ушел.

— Я думал об этом, Гай, с тех пор, как получил от Антония то письмо, и я считаю, что нам остается только одно.

— Говори! — нетерпеливо крикнул Сосий.

— Мы должны усилить правление Антония на Востоке, сделав его по возможности римским. Это один зубец двухзубцовой вилки, — сказал Агенобарб. — Второй зубец — сделать так, чтобы Октавиана посчитали незаконным.

— Незаконным?! Как ты это сделаешь?

— Переведя правительство из Рима в Эфес. Мы с тобой — консулы этого года. Большинство преторов тоже за Антония. Я сомневаюсь, что мы сможем оторвать кого-нибудь из плебейских трибунов от их скамьи, но если половина сената поедет с нами, мы будем бесспорным правительством в изгнании. Да, Сосий, мы уедем из Рима в Эфес! Таким образом мы сделаем Эфес центром правления и прибавим к окружению Антония еще, скажем, пятьсот верных римлян. Более чем достаточно, чтобы заставить Клеопатру возвратиться в Египет, где ей и положено быть.

— То же самое сделал Помпей Магн, после того как Цезарь — бог Юлий! — перешел Рубикон и вступил в Италию. Он взял консулов, преторов и четыреста сенаторов в Грецию. — Сосий нахмурился. — Но в те дни сенат был меньше, и в нем не было так много «новых людей». В сегодняшнем сенате тысяча человек, и две трети в нем — «новые люди». Большинство из них верны Октавиану. Если мы должны выглядеть как правительство в изгнании, нам нужно убедить хотя бы пятьсот сенаторов поехать с нами, а я не думаю, что нам удастся это сделать.