Циклон

Заслышав поблизости голос Ярославы, Сергей как будто очнулся, бледное возбужденное лицо его осветилось широкой дерзновенной улыбкой:

— Полцарства — за геликоптер!

— О, мой, зачем он тебе?

— Чтоб над этим потопом пронестись!

Запыхавшийся, глаза горят, галстук съехал набок...

«Это его день... Его апофеоз... О, мой, мой! Такой был увалень, а сегодня тебя не узнать: само вдохновение, экстаз, одержимость!»

— Понимаешь, Славцю, всюду хочется быть! Хочу видеть все! Такую точку хочу выбрать, чтобы не сбоку... Чтоб камера шла на этот хаос в лоб!..

Неразлучный со своей камерой, он уже что-то высмотрел впереди, оставил Ярославу и помчался, обгоняя людей.

На возвышении, прямо на шоссе, приземлился вертолет, из него вышел высокий генерал в полыхающих лампасах и трое гражданских, о которых кто-то тут сказал, что они из Центра, из Государственной комиссии. Подойдя к краю обрыва, прибывшие стали смотреть, как другой вертолет, снизившись к застрявшей амфибии, снимает с нее экипаж. Выбросили трап, но ветер так его гонял, что не сразу удалось поймать, потом все же поймали, и один из солдат, раскачиваемый ветром, стал взбираться ступенька за ступенькой вверх...

— Молодец, — кинул свое привычное генерал и в этот момент почувствовал, что и сам стал объектом, очутился под прицелом кинокамеры, попал в кадр! Генерал был как будто недоволен, что сделано это без его разрешения, но недовольство было больше внешнее, хмурость показная (при встрече со служителями муз вообще нелишним бывает нахмуриться!), и именно так все это прочитал кинооператор, один из тех, видно, шалопутных людей, которых где и не сей — и там уродятся...

— Товарищ генерал! Мне нужен геликоптер!..

— Что-что?!

— Геликоптер мне нужен для съемок...

Что за тип? Что за наглец?

— Кто вы такой?

Назвался, представился, но коротко — не в этом суть.

Ему необходимо снимать. Немедленно, везде! Всю эту стихию он втиснет в размеры кинопленки, она будет у него вот здесь, «поймите, это нужно, нужно!..»

Кинооператор чувствовал свою правоту, говорил резко, напористо, генералу понравилась его одержимость, его упрямые, яростью вдохновения наполненные глаза. Человек, на которого вряд ли стоит сердиться, даже привлекательный чем-то человек, несмотря что такой растрепанный и грязный, стоит в своей расхристанной куртке с поломанными «молниями», заношенном берете, который чудом держится, сплющившись сбоку, на большой кудлатой голове.

Генерал обернулся к гражданским:

— Съемки его могут понадобиться для Государственной комиссии?

— Конечно, — ответили ему.

— И не только для этого! — воскликнул оператор. — Есть кинокадры, которые отбирает человечество, в бетон замуровывает на века!.. Ибо они несут важнейшую информацию для грядущего...

— Хорошо, хорошо,— улыбнувшись, остановил его генерал. — Дам геликоптер. Только чтобы вся стихия была у тебя в кулаке... По крайней мере, вон там. — Он кивнул на камеру, которую Сергей, тяжело дыша, прижимал к груди.

Это был его день, его неистовство, его апофеоз... Летит над потопом. Кинокамера при нем, запас пленки — и все. Вспомнил, как хотели они дать в фильме планету в чаду, в пожарах, как бы с точки зрения человека, который в скафандре плывет в открытом космосе...

А тут он видит ее — одичавшую в потопе.

Внизу — море. Стремительное, всесметающее движение стихии. Даже с вертолета ощущается мощь воды, чувствуется, каким тяжелым становится там, в динамике лёта, двадцатикилограммовым каждый килограмм воды.

Вода идет через поймы сплошным пенистым фронтом. Плывет все, что было неплавучим, что как бы навсегда было приковано к своему постоянному месту на земле, и среди этого яростного движения воды, над которой пролетает твой вертолет, странным контрастом выделяется живая приметная деталь: холмик незатопленный, крохотная лысинка незалитой земли, и на ней, сбившись в кучку, нагнув головы, неподвижно стоит темной скульптурной группой четверка коней. Неужели это твоими путами спутанные лазаретные артисты?

— Еще раз прошу зайти над ними...

— Не впервые сегодня тут пролетаем... Они всё стоят.

Квадрига печали и беспомощности... Такими и заснимешь их в этом неожиданном ракурсе... Всюду скотина плывет, где-то там ее вылавливают баграми, вытаскивают на землю, иная, захлебываясь, дальше вниз проплывает между буреломом, а эти, как бы не понимая, что творится вокруг, стоят, опутанные, одни среди воды, среди взбаламученного потопа, удивляя вертолетчиков тесной, скульптурно четкой групповой своей печалью, своею загадочной неподвижностью. Почему стоят? Почему не плывут, не спасаются, — ведь умеют же лошади плавать?

Загадка остается для пилотов неразгаданной, пролетели над лошадьми, и уже, видно, о другом их мысли... Очередное задание, на которое они идут, таксе же будничное и в то же время необычное, как и все в этот день: идут, чтобы забрать пограничников с вышек.