Циклон над Сарыджаз

— Вот именно — многого хочешь!

— Не понимаю…

— Вы так далеко припрятали тело…

— Присы… — Комолов глянул настороженно на Федора снизу вверх. — Почему «вы»? Я один был. Слышишь, один! Только я здесь был! Я!

— Ну, просто я вежливо, на «вы» обратился, — прищурился Зимогоров, отметив, что Антон едва не проговорился. И спросил сам себя: «Какой бы вывод из этого сделал Семен Васильевич? Прежде всего, что олочи, прошитые капроном, не случайно оказались в балагане. Бывал кто-то у Комолова, но говорить он не хочет».

И егерь спросил:

— Коли вежливость тебе не по вкусу, скажи, кто у тебя бывал.

— Бросьте вы!

— Как бы не так? А олочи чьи?

— А, олочи…

— За такое вранье мамку твою попросить стоит, чтоб ремнем поучила, а сажать — рано. Так чьи олочи?

— Ну… Забрел какой-то научный работник… Он знать ничего не знает.

Федор подумал, что Семен Васильевич остался бы им доволен, и повел расспрос дальше:

— А зовут-то его как?

— Не интересовался.

— Про науку спросил, а как зовут — нет?

Антон молчал, думая лишь об одном: как бы ненароком не сболтнуть имя Гришуни.

И, зная почти наверняка, что Семен Васильевич не одобрил бы такого вопроса, егерь все-таки задал его:

— Не перепрятал ли твой дружок тело инспектора?

— Зачем ему?

— Выходит, знает дружок про всё?

Комолов вдруг резко вскочил на ноги:

— Нет у меня дружка! Никого нет! И олочи мои. Я всё это сделал. Я признался! И обойму украл у тебя. Ух, убойные пульки!

Антон старался разозлить егеря, но тот смотрел на него спокойно, и только чуть презрительно вздрагивали уголки его губ.

— Патроны, что ты взял, не убойные. Ими зверей усыпляют, чтоб измерить, взвесить да пометить. Помнишь, прошлой зимой мы с охотоведами тигров переписывать ходили?

— Так мы… Так я его… живым бросил?.. У живых, значит, изюбров панты с лобной костью вырубал? Живых?..

— Кто твой дружок?

— Не скажу.

— Узнаем, — твердо пообещал Федор. — Счастье твоё… Вот ведь как, счастье твое, что стреляно патронами из краденой обоймы. Кто стрелял? Дружок?

— Нет у меня дружков. Нет! И всё. Обойму украл я, стрелял я…

— Выгораживаешь?

— Я во всём признался. Я за всё и в ответе.

— Твоё дело, Комолов. Я думаю по-другому. Сходим в заказник, поищем там твоего дружка.

— Не пойдет с тобой Шухова. Здесь будет инспектора ждать. Что? А? — Антон решил использовать свой последний шанс: он был уверен — Зимогоров ничего не расскажет учительнице.

А Федор ответил:

— Пойдет, когда узнает, что случилось. Коли Семена Васильевича здесь нет, значит, он жив и пошел в заказник с твоим дружком знакомиться. Бежать тебе не советую. Да и сам как-нибудь за тобой услежу. И спрашивать тебя больше ни о чем не стану. Собирайся.

— Здесь он! — закричал Антон, думая, как бы оттянуть время выхода в заказник: Гришуня-то обещал через десять дней зайти. Значит, там он ещё. Если они пойдут в заказник и встретят Гришуню, то друг его прежде всего подумает: Антон предал его! Антон, который жизнью поклялся, что выручит, отведет от Гришуни беду. В эту минуту он был готов разбить себе голову о первый попавшийся валун, только не видеть укоризненных глаз Гришуни. У Комолова оставалась маленькая надежда, что ещё только через три дня Гришуня будет ждать его у Рыжих скал. Не встретив там Антона, Гришуня поймет, что его друг сделал так, как они договорились, и уйдет. Протянуть бы ещё три дня!

Егерю было не до переживаний Антона. Федор думал о предстоящем разговоре со Стешей. Как ни верил Зимогоров: не погиб Семен Васильевич от усыпляющей пули, он, однако, не мог поручиться, что раненый инспектор не погиб, обессилев при переходе. Да и куда Семен Васильевич направился, егерь толком не знал. И об этом обо всем теперь нужно рассказать его жене.

«Твердить о достоинстве одно, а держаться достойно — дело трудное, — размышлял Федор. — Не каждому по плечу. Понять это надобно… А достанет ли у Стеши на такое души? Может, всё-таки молчком повести её в заказник? Так ведь спросит она, почему мы туда идем! Эх, была не была…»

Щедрый костер, разведенный Стешей, дымил с такой силой, что с патрульного пожарного вертолета его можно было бы принять за начинающийся пал. Но егерь не упрекнул в этом Стешу. А та старательно кашеварила у огня и словно избегала глядеть в сторону егеря. И чай их ждал, и пшенка с копченой изюбрятиной булькала и паровала в чугунке. Судя по духу, еда была вкусна.

— Поговорить нужно, Степанида Кондратьевна, — сказал Федор, присаживаясь подле гудящего огня. Егерь скорее почувствовал, чем приметил, перемену в поведении Стеши. Она сделалась вроде бы собраннее, особо размеренными и четкими стали её движения.

— Рассказывайте, что там натворил Комолов. По вашему виду заметно — не с добрыми новостями. Да и меня величать опять начали…

— Однако… — вздохнул Зимогоров, покосившись на Антона, устроившегося за его плечом. — Случай серьезный…

— Я слушаю вас… — Стеша поправила повязанный по-покосному платок. Крупные карие глаза ее оставались ясными, только губы были крепко сжаты.