Циклоп и нимфа

Макар залпом выпил остывший чай.

– Вообще непростая ситуация, да? Я про тот груз, о котором вы мне сказали. Готов ли я принять…

– Что в вашем доме, возможно, отравитель?

– А что я должен делать? Мы все обязаны сидеть здесь до особого распоряжения полиции. Отцу эксгумацию провели… Я и этому не смог воспрепятствовать. Хотя как подумаю, что они выкопали его из земли и что-то творят с его бедным телом…

– Мы постараемся узнать в полиции насчет эксгумации и результатов исследований, – пообещала Катя. – У фонда есть свои источники.

– Поделитесь со мной?

– Да. Мы же действуем в ваших интересах.

– Значит, будем еще с вами разговаривать? – Макар улыбнулся ей. – Повторяю, я ненавижу, когда меня игнорируют. А когда вы это делаете, у меня вот тут все переворачивается, – он ударил себя кулаком в сердце.

И этот жест показал Кате ясно то, что она старалась не замечать всю их беседу.

То, что Макар пьян.

Глава 23 «Скорлупки золотые, ядра чистый изумруд…»

9 февраля 1861 г. 10 часов

Гостиница-трактир Ионы Крауха

– Что еще стряслось? – с порога спросил Александр Пушкин-младший, открывая дверь в номер, где они оставили горничную и солдат.

– Пропажа, ваше высокоблагородие! – доложил четко один из солдат пожарной команды. – Ею, служанкой обнаружена. Так что – форменный разбой.

– Шкатулки барыниной нет на месте, – горничная Маша развела полными руками. – Уж я искала, искала здесь. Нет шкатулки.

Клавдий Мамонтов плотно притворил дверь номера и прислонился к ней спиной. В комнате все острее и ужаснее пахло гнилой протухшей кровью. В лице горничной – ни кровинки, солдаты тоже – краше в гроб кладут.

– Что в шкатулке? – спросил Пушкин-младший.

– Все, что она с собой взяла в имение, все ее любимые драгоценности, уборы. Жемчуга – ожерелье, браслеты, перстни с камнями, камеи, что она в Риме покупала, еще браслет алмазный и серьги алмазные. И брошки, барин, – горничная озиралась по сторонам. – Нигде нет шкатулки. А прежде стояла она там, – она указала на туалетный столик с зеркалом.

– Ты хорошо искала? – спросил горничную Мамонтов.

– Хорошо, аккуратно, рыться-то шибко нельзя, я понимаю, но я везде смотрела. Нет ее драгоценностей. Пропали.

– Драгоценности украдены, а хозяйка и ее лакей убиты, – шепнул Мамонтов Пушкину-младшему в коридоре, когда они, снова заперев комнату, направлялись в трактир. – Каким же боком дело сие поворачивается? Разбоем с убийством?

Пушкин-младший только зубы стиснул.

В трактире с его легкой руки быстро организовался целый штаб по розыску пропажи – снова послали в казармы за майором и десятком солдат. Явились на зов мирового посредника и солдаты пожарной команды.

– Наизнанку трактир и гостиницу вывернуть, – скомандовал Пушкин-младший. – Начинать сейчас. Обыскать все при дневном свете – все номера, зал, кухню, людскую, конюшни, постоялый двор. Обыскать слуг, дворню, актеров – для всех без исключения обязательный личный досмотр. Обыскать все закоулки, театральный реквизит, чуланы, вплоть до дровяного сарая и уборной. Постояльцев из благородных в гостинице самих не трогать, но номера обыскать. Сказать, что в связи с убийством розыск. Будут пререкаться – пресечь недовольство и недовольного сразу ко мне. Если обнаружится только шкатулка, пустая, сразу ко мне. Что-то из драгоценностей – сразу ко мне. Если кто хоть что-то утаит из найденного – кольцо или серьгу, дознаюсь все равно. Запорю до бесчувствия. Всем ясно? Выполнять!

Солдаты отправились выполнять приказ. Снова растревоженная гостиница и трактир Ионы Крауха гудели, словно старая фисгармония. Пушкин-младший распорядился привести хозяина – этого самого немца, Иону, которого и в глаза пока никто не видел. Но прибежавший на его зов мужик в шелковой малиновой косоворотке рассыпался в извинениях – привести никак невозможно, ваше высокоблагородие, потому как немец тот помер еще двадцать лет назад, а молва так трактир и гостиницу его именем и зовет, потому что старинные они – еще до нашествия француза построены! А владеет ими ныне моя семья, я – имярек и братья, все мы вольную получили от барина нашего господина Филатова по его завещанию, а прежде на оброке трудились.

– Филатов – это ведь дядя Аликс, – заметил Пушкин-младший. – Его, стало быть, трактир прежде был, оброчный.

Он распорядился подать им с Мамонтовым в номер горячей куриной лапши с потрохами – с вечера ведь ни крошки во рту, и намерзлись они на ветру. Пока идет обыск, хоть поесть, если кусок в горло полезет.

Хозяин трактира улетел исполнять заказ.

– Что ты на меня так смотришь, Клавдий? – спросил Пушкин-младший, когда они шли к себе во флигель, оставив за собой хаос, разоренье, солдатское рвенье и недовольный ропот потревоженных постояльцев.