Циклопы

Нонна чуть двинулась… Лев скосил глаза — мягкий сапожок невестки прижал к ковру его валяющийся паспорт.

— Стоять, шалава!! Дернешься — порву кадык руками!!

Невестка замерла. Про деда знала много.

Не поворачиваясь к двум родственникам спиной, бдительно приглядывая за малейшим жестом, мимикой, Лев Константинович допятился до крыльца, и только там перевел дух.

Сомнений не было — его едва не грохнул родной внук. Задержись Константиныч в комнате еще хоть на минуту, Нонка бы совсем опомнилась — дала команду "фас!".

Походкой пьяного кавалериста Лев Константинович прошаркал до калитки, выскочил на узенькую, засаженную березками и елками улочку. Упал спиной на дверное полотно.

"Завещание переоформлю без паспорта, — глядя перед собой, упираясь взглядом в глухой соседский забор, равнодушно-отстраненно думал. — Нотариус — сосед знакомый, приведу еще Сережу в качестве свидетеля… Подпишем. Сейчас на электричку, авось контролеры пожалеют дедушку…, не высадят…"

Едва переставляя ноги, Лев Константинович брел по тропинке. "Как хорошо, что Любушка-голубушка не дожила! Не испила позора!" До станции недалеко, умыться можно в туалете… Запасные ключи от квартиры у соседки Тони есть… Переодеться и к Сереже. Потом — к нотариусу… Ирине-внучке и доченьке Татьяне ничего рассказывать пока не стоит… зачем срывать из-за границы? Пусть работают спокойно…

"Ох! Душно-то как что-то…"

За белыми березовыми стволами уже угадывалась промоина железной ветки, Лев Константинович пошатнулся. Ноги заплелись, сами по себе сошли с тропинки…

Пенек. Как хорошо… Немножко посижу…

Сознание уже мутилось… Перед ослепшими глазами появилось белое одутловатое лицо… Куда-то потащили, куда-то сбросили, ветками слегка присыпали…

Хо-о-о-олодно…, внучо-о-ок…

Завьялов испытал все то, что день назад — еще в четверг, пережил его носитель. Бориса даже начало потряхивать от озноба в теплом салоне такси. Казалось тело и душа насквозь промерзли, пока Лев Константинович лежал в глубокой яме, засыпанный сухими, обманными ветками… Ведь если следовать памяти Льва Константиновича, он сутки пролежал в лесу.

"Гаденыш твой Ромка, Константиныч, — нашелся что сказать Завянь. — Повезло еще, что на тебя наткнулись…"

"Грибники, наверное", — спокойно буркнул недоубитый, недомороженный внуком дед.

Таксомотор сворачивал к обочине. Разумный старикан заранее предупредил: не стоит ехать к даче на первом же такси, машину надо поменять, дабы запутать сыскарей.

Кеша, бережно держа четвероногую жену, выполз из автомобиля на обочину. Замороженный чужими воспоминаниями Завьялов, сумрачно спросил носителя: "Константиныч, а мы не на пепелище едем? Может — зря?"

"Не, Борька. Рома — жадный. За целый дом возьмешь дороже, цела моя дачка, Боря. Цела".

Довольно быстро на ночной дороге показался радушный частник. Лев Константинович продиктовал Завьялову адрес…

"Ни фига себе! — мысленно присвистнул Боря. — Не хилый у тебя поселок, дедушка!"

"А ты, в н у ч о к, как думал? — усмехнулся старикан. — Я как никак являюсь генералом".

"Да ну!"

"Да чтоб мне сдохнуть".

Завянь порядком засмущался:

"Вы это…, Лев Константинович…, простите… Я думал…"

"Я знаю, что ты думал, Боря, — оборвал носитель. — Точнее — слышал. Ты думал — залетел в бомжа, ругался…"

"А вы, мгм…, все мысли мои слышали?"

"Зачем ты спрашиваешь, Боря? Теперь ты знаешь — как о н о бывает".

Действительно. Вопрос пустой.

Пообщавшись с носителем, Борис понял, что прочитать стремительно проносящиеся, пунктирно обозначенные, но понятные самому интеллекту мысли — невозможно. Они недооформлены, проскакивают по верхушкам, не увлекаясь окончательной конкретикой. Как крупные мазки художника импрессиониста, выписывают настроение, не форму.

Общаться можно, лишь отправляя внутрь себя четко сформулированный словесный текст. Хотя рассказ и наполняется густой палитрой личных ощущений, не сформированная до деталей мысль укрыта в эмоциях, как в отвлекающей шелухе.

"И вот что я хочу тебе сказать, дружок… Мне надоело видеть призрак белой березы с намыленной веревкой на суку… Ты эти думы, Боря, брось. Еще — прорвемся, повоюем".

Занятный старикан.

"Лев Константинович, а вы на какой войне бывали?"

"Приму за комплимент, дружок, — хмыкнул генерал-носитель. — На финской не был, Великую Отечественную отмахал — от края и до края. Закончил в Праге в чине капитана".

"Так сколько же вам лет?!"

"В позапрошлом годе девяносто стукнуло", — в манере шамкающего деда, доложил Лев Константиныч.

"Твою ма-а-а… Простите", — шокированный возрастом носителя, Завьялов даже машинально рот рукой прикрыл!

Несколько часов назад, разглядывая в зеркале дряхлый организм, Завянь решил, что попал в древнейшего столичного бомжа — ребята редко доживают до почтенных лет. А оказалось? Оказалось — залетел в дедка с военной выправкой, генерала отставника, прошедшего, небось, все лучшие военные санатории и клиники.

Хоть с этим повезло…

"Еще раз спрячешь под одним ругательством другое — "старую развалину", к примеру, — бурчал тем временем носитель, — заставлю зубы заболеть. Я знаю, где дупло".

"Ой! Простите, дяденька, засранца!".