Циклопы. Тетралогия

   Уходя от умывальников, Завянь подумал, что как-то странно он утырков уработал... Использовал нетипичные, но крайне действенные удары.

   Причем... Если бы т е л о захотело уработать наглухо придурков... То уработало бы без всякого сомнения. Кадык и гортань желтого оболтуса превратились бы в костяной винегрет. Мысок ботинка, ударь хоть чуть сильнее - выбил бы на хрен коленный сустав!

   Но т е л о било с осознанием и адекватностью наказания. Не покалечило, - слегка отшлепало.

   Занятно. Дед служил в доисторическом десанте? Рефлексы тренированного тела возобладали над рассудком Бори?

   Припомнив, как корежило тело в ванной, Завьялов мысленно его поблагодарил. Озверевшее от никотинового голода, оно вполне могло накостылять ребятишкам по самое небалуйся. По самую палату интенсивной реанимации.

   - Борис Михайлович! - к Завянь сбегало по лестнице собственное встревоженное тело. - Куда вы запропастились?! На меня там куча народу навалилась, вас - нет!

   - Иннокентий, - строгим шепотом прервал стилиста Боря. - Как меня зовут?

   - Э-э-э, - опомнилось родное тело: - Дядя Миша. Михаил Борисович.

   Ради упрощенного запоминания Завьялов переставил местами имя и отчество, всю дорогу внушал стилисту, как обращаться к "дяде". Когда услышал придыхание "Борис Михайлович!", рассвирепел бы обязательно, когда б не почесался, то есть - накурился!

   - Запомни, Кеша, - все н а о б о р о т. Теперь - ты Боря. Я - Борисыч. Понял?!

   Бильярдная цокольная зона "Золотой Ладьи" делилась на три неравных отсека. В одном: огромном зале на два десятка столов тусовались все кому не лень. Два меньших зала изначально и толково прозвали "вип-ложами". Одна из лож была претенциозной, некурящей. Завьяловская банда заседала в салоне для курильщиков, с собственным миниатюрным баром, при четырех бильярдных столах.

   Борис подтолкнул вперед тело, с засевшей внутри курицей-стилистом. Тело шагнуло в зал, прокукарекало:

   - Хай..., парни.

   "Ребята, черт тебя дери - ребята! - мысленно скрипнул зубами Завьялов. - Мы почти двадцать лет приветствуем друг друга "хай, ребята!""

   - Завя-а-ань!!! - привставая над уставленным столом, прорычал Косой. - Ты где же подорвался, растуды-т тебя налево?!?!

   Кеша шагнул к Косолапову, как Аня Каренина навстречу паровозу. Обреченно, но стремительно. С осознанием важности действа.

   П о д м я л о тоже одинаково.

   Косолапов облапил тело, тело жалко пискнуло.

   Друзья приветствовали Борю шумно, пищание расслышал только Коля:

   - Ты чо, Завянь, опять не привязанным ездил? - шепнул, намекая другу Боре на его фрондерское нежелание пользоваться в машине ремнями безопасности. - О руль саданулся, ребра отшиб?

   Стилист проявил догадливость. Кивнул. И палец предъявил. Обмотанный изолентой мизинец.

   - Сейчас залечим все простуды, - недоверчиво разглядывая замотанный "раненый" палец, пообещал Косой. - Ребята. Раздвиньтесь. Боря п р и б о л е л, пора принять профилактическую дозу.

   Увлекаемый мощной байкерской фигурой Косолапова стилист пошкандыбал к столу.

   Завьялов, бедным конотопским родственником, застыл на пороге вип-ложи. Призывая мысленно на голову стилиста Капустина ушат помоев, гром небесный, хороший хук под челюсть.

   - Ой, парни! - опомнился Иннокентий.

   "Чтоб ты сдох! чтоб тебя Жюли прибила! а я помогу и придержу!!"

   - Я же сегодня не один! Позвольте вам представить...

   "Хорошо, что в "милостивые государи" на нервах не занесло..."

   - Это мой хороший знакомый...

   Капустин провякал сочиненную байку насчет болезни Лели и внезапного приезда друга ее нежной юности - Михаила Борисовича из Конотопа. Врать друзьям, хорошо изучившим каждый листочек, когда-то пышного, а ныне скудного генеалогического древа Завьяловых, Борис не решился. Посоветовал парикмахеру напирать на прежние амуры бабушки. Мол, Леля приболела. А к ней свалился дружище Михаил. Затемпературившая Леля попросила внука р а з в е я т ь дядю Мишу по столичным достопримечательностям.

   Логически безупречно выстроенную легенду банда проглотила. Во врунах Завьялов никогда не числился. Конотопского дядю усадили за стол, пивка налили...

   Болезненную любовную царапину Колян залечивал умело. Пластырем и антибиотиком служили две развеселые девушки Наташа и Светлана - брюнетка и рыженькая. Косолапов обнимал сразу двух девчушек, рычал тосты.

   Тишайший интеллигент Максим Воробьев - благообразный, в меру бородатый юрист одного из крупных столичных банков, инфантильно глушил вискарь.

   Концептуальный конформист, извечно безработный Вадик прожигал жизнь вместе с очередной феминой возраста последней свежести. (Родители Козловы - владельцы приличной зубоврачебной практики, устали пенять отпрыску на нежелание трудиться в любом качестве: хоть зубы драть, хоть веником махать.) Усевшийся рядом с идейным конформистом "конотопский родственник" услышал негромкое козловское мурчание: "Пускай ты выпита другим, Но мне осталось, мне осталось Твоих волос стеклянный дым И глаз осенняя усталость..."