Циклы «Викинг», «Корсар», «Саксонец»

Мы с Фаранак черпали еду ложками из коровьего рога, обрезки мяса подчас вынимали пальцами, а жижу и вовсе хлебали через край миски. Здесь же ложки были из серебра. Я осторожно попробовал предложенное мне блюдо. Вкус был просто несравненным.

– Каждый приезд учит меня, что брать с собой в следующий раз, – поведал Никифор, взяв кувшин с вином и наливая доверху два бокала. – Мебель при перевозке лучше разбирать. Ну а более крупные предметы я при отъезде оставляю здесь: все равно ведь, скорее всего, опять сюда пошлют. – Он поднял свой бокал. Как и вся столовая утварь, они были одновременно и искусны, и добротны: толстое стекло, играющее лазурно-оранжевой радугой граней. – Думаю, нынче мы можем отметить достижение совместной цели.

Вино я пригубил, осмотрительно прикидывая, куда он клонит.

Никифор же, поставив бокал на стол, продолжил:

– С успешным избавлением от Кайяма появляется надежда, что Кажд будет более сговорчив.

– Кайям уж и впрямь балансировал на грани, – осторожно согласился я.

Мой собеседник подался ко мне и доверительно, вполголоса, спросил:

– А на аварский разъезд вы наскочили по неосторожности или из расчета?

Ум у меня заметался. Неизвестно, что было лучше сказать.

Между тем посланник, отстраняясь, мягко хохотнул:

– У аваров все в итоге упирается в золотые солиды. Либо подкуп, либо награда.

Ах вон оно что! Он, видимо, считает, что пояс с деньгами, привезенный мною в Аварию, предназначался в уплату недругам Кайяма. А утверждение, что я якобы искал золотых дел мастера, – это так, для отвода глаз. Золото же должно было подвигнуть аваров на переворот. Никифор так поднаторел в искусстве тайного злодейства, что воспринимал его как должное и от других ждал подобного же созвучия в мыслях и деяниях. Неудивительно, что его кличут гадючим карликом!

– Ты преуспел в отвлечении нашего неутешного друга Кайяма, и это весьма важно, – заметил он. – С твоим появлением он перестал различать, откуда опасность грозит ему на самом деле.

Сведущий вид посланника красноречиво свидетельствовал, что он причастен к убийству Кайяма и утверждению Кажда в качестве нового кагана. Интересно, сколько золота он сам вбухал для достижения этой цели…

– Так что теперь все стороны могут, наконец, вздохнуть, – сдержанно произнес я.

– Теперь минет по меньшей мере год, прежде чем Кажд упрочится настолько, что позволит себе развязать хорошую войну. А то и больше, – протянул Никифор задумчиво, словно уже продумывая какую-то новую хитрость, которая напустит аварские племена друг на друга и спутает новому кагану все замыслы.

– Разумеется, Кажд будет держать ухо востро пуще своего предшественника: как бы не свергли, – согласился я.

– Чтобы учинить наверху переворот, достаточно всего одного человека с кинжалом, – заверил меня посланник. – Авары уязвимы, поскольку составляют лишь правящую верхушку, не более. А найти недовольных угнетателями не составит труда.

– Отбирайте этого вашего человека тщательней, – посоветовал я. – Я сам сделал ошибку, доверившись одному гепиду, пастуху из Хринга. А он на поверку оказался предан своим новым хозяевам. Так я и оказался в плену.

– Вместе с твоим саксонским другом. Расскажи-ка мне о нем.

Изысканным движением Никифор обмакнул кусок лепешки в острый рыбный соус и, посасывая его, изготовился слушать.

– О нем мне известно немного, – начал рассказывать я. – Он был приставлен ко мне проводником и сопроводителем в моей миссии.

– А ты уверен, что это не он выдал тебя аварам? Может статься, и небезвозмездно?

Что и говорить, ремарка проницательная. Учитывая то, как Беортрик меня бросил, она весьма и весьма подогревала мое недовольство, если не сказать негодование, им. Возвращаясь в мыслях к дню нашего пленения, я вспоминал, как целиком зависел от саксонца в роли переводчика. Ведь я понятия не имел, о чем он там говорит с Кунимундом. Кто знает, может, он был с тем гепидом в сговоре? Ну а сейчас-то Беортрик зажил на славу, и дела его блестящи! Среди аваров житье у него куда лучше, чем в Падерборне. Может, в том и состоит полученная им мзда?

– Прямых свидетельств измены у меня нет, – застроптивился все же я.

Никифор на это лишь элегантно пожал плечиками и поглядел туманным, хитрым и плутовским взглядом. Этот прирожденный змей-искуситель был, несомненно, доволен, что посеял во мне семена сомнения. Не сохраняй я бдительность, он бы наверняка оседлал меня и стал использовать во всех тех интригах, которые в изобилии плодил его извилистый ум.