Цимес (сборник)

– А по правде?

– Так я по правде. Понимаешь, я не хотела тебя – друга, любовника. Я хотела тебя – хозяина.

– Значит, я понял правильно. Но ты сумасшедшая. Мы оба – сумасшедшие.

– Пусть. Но тебе со мной хорошо. А цена… цена есть у всего на свете.

Она смотрит на меня тихо и радостно, и лишь на самом дне ее глаз – то самое превосходство наизнанку.

Иногда она исчезает. Всего на полдня, нечасто, несколько раз в год. Моя Сашенька, моя покорная и улыбчивая девочка, моя жена, моя любовь. Просто пройтись по магазинам, посидеть в кафе, поболтать с подругой. Она возвращается, и я не могу поймать ее взгляд, он обращен вовнутрь, в себя, и так… прозрачен. И совсем как тогда, миллион лет назад, в самом начале, мое сердце вдруг замирает на одну крохотную, бесконечную секунду, и я даже не успеваю понять эту огромную наставшую пустоту внутри, как оно снова бросается в погоню: бу-бум, бу-бум, бу-бум… Потом я ухожу к себе в кабинет, отпираю ящик письменного стола, открываю его и смотрю на лежащий поверх всего старый кинжал – очень красивый и очень острый. Просто смотрю. И сердце постепенно успокаивается и начинает тихо-тихо петь, и я слышу ее, ту самую голубую ноту. А что же еще может это измученное сердце, которое всего-навсего мышца, как говорил профессор судебной медицины Ч. – самая незначительная фигура моего рассказа.

«Теперь-то уж точно – убью».

Симонетта – нежность Тосканы [1]

Девушка встала со своего места и приподнялась на цыпочки, чтобы достать сверху, из кармана дорожной сумки, упаковку бумажных салфеток. Коротенькие джинсовые шорты обтягивали ее так туго, только что не лопались на круглой попке. Затем снова уселась и зарыдала вновь. Совершенно бесшумно, только плечи вздрагивали, и сползшая от этого бретелька ее майки открыла ослепительно белую полоску незагоревшей кожи. А волосы у нее были с рыжеватым отливом…

Мы неслись со скоростью почти триста километров в час, вещи на полках едва заметно покачивались, небо сломя голову разбегалось в разные стороны.

«Н-да, все-таки постарел… – подумал я. – Раньше бы я на слезы даже и внимания не обратил, а только на… Вот он – пятый десяток, как ни крути…»

И, не медля ни секунды, я поднялся, сделал несколько шагов и оказался сидящим двумя рядами впереди – рядом с ней. Вернее – напротив.

Она подняла свое опухшее, зареванное лицо, и я пропал.

Дело в том… Понимаете, я ее уже видел. Раньше. И не раз, не два, а… Ну вот знал я ее, и очень хорошо. Очень хорошо знал.

Так мы и сидели, я – онемев от удивления, она – обиженно скривив надутые губки. Подумаешь, немолодой, явно потертый жизнью итальянский чико мешает хорошенькой и совершенно незнакомой девушке предаваться ее нехитрому горю. Ах, какая бестактность…

– Держите… – я вытаскиваю из кармана и протягиваю ей носовой платок.

– Спасибо, – она кивает на салфетки. – У меня…

– От бумажных салфеток бывают раздражения на коже. Особенно на такой, как ваша. Он шелковый, ну, держите. И не беспокойтесь, абсолютно чистый.

Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать два, двадцать три? В двадцать три умерла Мия…

Мия, Мия…

…Я разглядываю ее откровенно, в упор.

Покатые плечи, маленькие узкие ладони, ступни совершенно непринужденно, по-балетному, носками наружу. И тоже – маленькие. А еще – золотистые брови, матовые скулы, губы чуть приоткрыты и вот-вот выдохнут – «Да…»

В общем, почти все, о чем можно мечтать.

– Вы смотрите – наоборот…

– Наоборот? Это как?

– Как вам объяснить… Некоторые великие мастера умели так изобразить на полотне взгляд – с какой стороны ни посмотришь, глаза с портрета всегда направлены прямо на тебя. Всегда. Неотрывно. А вы смотрите в глаза, а взгляд поймать невозможно. Наоборот…

– Никогда о таком не думала…

– Хм… Верю. Я вспомнил об этом потому, что однажды уже видел подобное – прекрасное юное женское лицо и взгляд, который неуловим. Всем – и никому. И лучше не пытаться его поймать.

– Почему?

– Потому что потом уже не вырваться. Не отпустит. А может, сам не захочешь…

– Вы говорите странно… Кто она? Как ее зовут?

– Ее? Ее звали… Нет, сначала… А как зовут – вас? Тебя?

– Сима… То есть Симона…

– Пожалуй… Я буду звать тебя – Симонетта.

– А почему – пожалуй?

– Потому, что это имя тебе подходит, а ты – ему. И это хорошо. Вообще все хорошо, ведь мы встретились. Откуда ты знаешь итальянский?

– Это моя специальность – европейские языки. Английский, французский, итальянский…

– И почему ты плачешь? Впрочем, это не важно. Просто не плачь, и все. Оно того не стоит, и он – тоже.

– Откуда вы знаете?

– Говори мне «ты». Мое имя Сандро. Пожалуйста, всегда говори мне «ты».

– Сандро…

– Тебе идут слезы, но все-таки вытри их, а…

– Но у меня… неприятности. Вам легко говорить…

– Тебе. Тебе легко…

Она послушно кивает.

– Тебе легко говорить.

Послушная… Послушная девочка, послушная дочь, послушная любовница… Та, что еще не проснулась. Та, чей взгляд невозможно поймать.

Симонетта…