Циники. Бритый человек (сборник)

На его языке это все называется одним словом: взятка.

Докучаев – страшный человек.

31

В селе Гохтале Гусихинской волости крестьянин Степан Малов, тридцати двух лет, и его жена Надежда, тридцати лет, зарезали и съели своего семилетнего сына Феофила.

Народный следователь набрасывает следующую картину:

«…положил своего сына Феофила на скамейку, взял нож и отрезал голову, волосы с которой спалил, потом отрезал руки и ноги, пустил в котел и начал варить. Когда все это было сварено, стали есть со своей женой. Вечером разрезали живот, извлекли кишки, легкие, печенку и часть мяса; также сварили и съели».

32

– Объясни мне, сделай одолжение, зловещую тайну своей физиономии.

– Какую?

– Чему она радуется?

– Жизни, дорогой мой.

– Если у тебя трясется башка, ни черта не слышат уши, волчанка сожрала левую щеку…

– Мелочи…

– Мелочи? Хорошо.

У меня зло ворохнулись пальцы.

– А голод?.. Это тоже мелочь?

– При Годунове было куда тучистей. На московских рынках разбазаривали трупы. Прочти Де Ту: «…родные продавали родных, отцы и матери сыновей и дщерей, мужья своих жен».

К счастью, мне удается припомнить замечание русского историка о преувеличениях француза:

– Злодейства совершались тайно. На базарах человеческое мясо продавалось в пирогах, а не трупами.

– Но ведь ты еще не лакомился кулебякой из своей тетушки?

После небольшой паузы я бросал последний камешек:

– Наконец, женщина, которую ты любишь, взяла в любовники нэпмана.

Он смотрит на меня с улыбкой своими синими младенческими глазами.

– А ведь это действительно неприятно!

Мне приходит в голову мысль, что люди родятся счастливыми или несчастными точно так же, как длинноногими или коротконогими.

Сергей, словно угадав, о чем я думаю, говорит:

– Я знавал такого идиота, которому достаточно было потерять носовой платок, чтобы стать несчастным. Если ему в это время попадалась под руку престарелая теща, он сживал ее со свету, если попадалось толстолапое невинное чадо, он его порол, закатав штаненки. Завтра этому самому субъекту подавали на обед пережаренную котлету. Он разочаровывался в жене и заболевал мигренью. Наутро в канцелярии главный бухгалтер на него косо взглядывал. Бедняга лишался аппетита, опрокидывал чернильницу, перепутывал входящие с исходящими. А по пути к дому переживал воображаемое сокращение, голодную смерть и погребение своих бренных останков на Ваганьковском кладбище. Вся судьба его была черна как уголь. Ни одного розового дня. Он считал себя несчастнейшим из смертных. А между тем, когда однажды я его спросил, какое горе он считает самым большим в своей жизни, он очень долго и мучительно думал, тер лоб, двигал бровями и ничего не мог вспомнить, кроме четверки по закону Божьему на выпускном экзамене.

С нескрываемой злостью я глазами ощупываю Сергея: «Хам! щелкает орехи и бросает скорлупу в хрустальную вазу для цветов».

У меня вдруг – ни село ни пало – является дичайшее желание раздеть его нагишом и вытолкать на улицу. Все люди как люди – в шубах, в калошах, в шапках, а ты вот прыгай на дурацких и пухленьких пятках в чем мать родила.

Очень хорошо!

Может, и пуп-то у тебя на брюхе, как у всех прочих, и задница ничуть не румяней, чем полагается, а ведь смешон же! Отчаянно смешон.

И вовсе позабыв, что тирада сия не произнесена вслух, я неожиданно изрекаю:

– Господин Ньютон хоть и гений, а без штанов – дрянь паршивая!

Сергей смотрит на меня сожалительно.

Я говорю:

– Один идиот делался несчастным, когда терял носовой платок, а другой идиот рассуждает следующим манером: «На фронте меня контузило, треснули барабанные перепонки, дрыгается башка – какое счастье! Ведь вы только подумайте: этот же самый милый снарядец мог меня разорвать на сто двадцать четыре части».

Сергей берет папиросу из моей коробки, зажигает и с наслаждением затягивается.

Мои глаза, злые, как булавки, влезают – по самые головки – в его зрачки:

– Или другой образчик четырехкопытой философии счастливого животного.

– Слушаю.

– …Ольга взяла в любовники Докучаева! Любовником Докучаева! А? До-ку-ча-е-ва? Невероятно! Немыслимо! Непостижимо. Впрочем… Ольга взяла и меня в «хахаля», так сказать… Не правда ли? А ведь этого могло не случиться. Счастье могло пройти мимо, по другой улице…

Я перевожу дыхание:

– …не так ли? Следовательно…

Он продолжает мою мысль, утвердительно кивнув головой:

– Все обстоит как нельзя лучше. Совершенно правильно.

О, как я ненавижу и завидую этому глухому, рогатому, изъеденному волчанкой, счастливому человеку.

33

В Пугачеве арестованы две женщины-людоедки из села Каменки, которые съели два детских трупа и умершую хозяйку избы. Кроме того, людоедки зарезали двух старух, зашедших к ним переночевать.

34

Ольга идет под руку с Докучаевым. Они приумножаются в желтых ромбиках паркета и в голубоватых колоннах бывшего Благородного собрания. Колонны словно не из мрамора, а из воды. Как огромные застывшие струи молчаливых фонтанов.

Хрустальные люстры, пронизанные электричеством, плавают в этих оледенелых аквариумах, как стаи золотых рыб.

Гремят оркестры.