Цинковые мальчики

Убитые разные. Одинаковых нет… Лежат в воде… В воде что-то происходит с мёртвым лицом, какая-то улыбка у них у всех. После дождя они лежат чистые. Без воды, в пыли, смерть откровеннее. Форма на нем новенькая, а вместо головы сухой красный лист… Раздавило, расплющило, как ящерицу… Но я-то жив! Сидит у стенки… Возле дома… Рядом орехи наколоты… Видно, кушал… С открытыми глазами… Некому было закрыть… После смерти… Десять — пятнадцать минут… Можно закрыть глаза… Потом нет… Но я-то жив! Другой нагнулся… Ширинка расстёгнута… По нужде вышел… Как жили в тот момент, так и лежат… Но я-то жив! Готов потрогать себя, удостовериться… Птицы не боятся смерти. Сидят смотрят. Дети не боятся смерти. Тоже сидят, смотрят спокойно, с любопытством. Как птицы. В столовой ешь суп, глянешь на соседа и представляешь его мёртвым. Одно время на фотографии близких не мог смотреть. Вернёшься с задания — детей, женщин встречать невыносимо. Отворачиваешься. Потом проходит. Бежишь утром на физзарядку — штангой занимался. Думал о форме, каким вернусь. Не высыпался, правда. Вши, особенно зимой. Матрацы дустом обсыпали.

Страх смерти я узнал дома. Вернулся, у меня родился сын. Страх: если я умру, мой сын будет расти без меня. Семь пуль своих запомнил… Могли, как у нас говорили, отправить к «верхним людям»… Прошли мимо. Даже такое чувство, что недоиграл… Недовоевал…

Вины на мне нет, кошмаров не боюсь. Всегда выбирал честный поединок: он и я. Когда увидел, как бьют пленного… Бьют вдвоём… А он связанный… Лежит как тряпка… я их разогнал, не дал бить… Таких презирал… Берет автомат и стреляет в орла… В морду одному заехал… Птицу — за что? Что она ему сделала?

Родные спрашивали:

— Как там?

— Ладно. Извините. Потом расскажу.

Окончил институт. Работал инженером. Я хочу быть просто инженером, а не ветераном афганской войны. Вспоминать не люблю. Хотя я не знаю, что будет с нами, с поколением, которое выжило. Впервые так выговорился… Как в поезде… Сошлись незнакомые люди, поговорили и вышли на разных станциях… Руки у меня дрожат… Почему-то волнуюсь… А мне казалось, что я легко вышел из игры… Будете писать, моей фамилии не называйте… Я ничего не боюсь… Но я не хочу во всей этой истории находиться…»

Сержант, командир взвода пехоты

«В декабре у меня намечалась свадьба, а в ноябре я уехала в Афганистан. Призналась жениху — рассмеялся: „Защищать южные рубежи нашей Родины?“ А когда поверил, что не шучу: „Тебе что, здесь спать не с кем?“

Ехала сюда, думала: «Не успела на БАМ, на целину, повезло — есть Афган!» Я поверила песням, которые привозили ребята, целыми днями крутила:

На афганской земле
За прошедшие годы немало
Разбросала по скалам
Россия своих сыновей…

Была книжная московская девочка. Мне казалось, что настоящая жизнь где-то далеко. И там мужчины все — сильные, женщины — красивые. Много приключений. Хотелось вырваться из привычного…

Три ночи добиралась до Кабула, не спала. На таможне решили: нанюхалась. Помню, со слезами кому-то доказывала:

— Я не наркоманка. Я спать хочу.

Тащу тяжёлый чемодан — мамино варенье, печенье, и никто из мужчин не поможет. И это не просто мужчины, это молодые офицеры, красивые, сильные. А за мной всегда ухаживали мальчики, боготворили. Искренне удивилась:

— Поможет кто-нибудь?!

Они так на меня посмотрели…

Ещё три ночи сидела на пересылке. В первый же день подошёл прапорщик:

— Хочешь остаться в Кабуле, приходи ночью…

Толстенький, упитанный, по кличке, как потом девчонки шепнули, Баллон.

Взяли меня в часть машинисткой. Работали на старых армейских машинках. В первые же недели в кровь разбила пальцы. Стучала в бинтах — ногти отделялись от пальцев.

Через пару недель стучит ночью в комнату солдат:

— Командир зовёт.

— Не пойду.

— Чего ломаешься? Не знала, куда ехала?

Утром командир пригрозил сослать в Кандагар.

Что такое Кандагар?

Мухи, «духи» и кошмар…

Боялась в эти дни попасть под машину… Выстрела в спину…

По соседству в общежитии жили две девчонки: одна отвечала за электричество, прозвали её Электричкой, вторая занималась химводоочисткой — Хлорка. На все у них объяснение:

— Это жизнь…