По любопытному стечению обстоятельств здание имело самое непосредственное отношение к судьбам нескольких людей, создававших авиационную науку. В нем размещалась 4-я мужская гимназия, где учился Николай Егорович Жуковский. В 1861 году гимназия переехала, освободив дом Пашкова для коллекций и библиотеки Румянцевского музея. В этой библиотеке занимался другой ратоборец воздухоплавания – Дмитрий Иванович Менделеев. Она же стала университетом Циолковского.
В своих воспоминаниях Константин Эдуардович называет библиотеку, где он работал, не Румянцевской, а Чертковской. Старые энциклопедические словари объясняют нам причины кажущегося противоречия. После смерти известного собирателя книг А. Д. Черткова его сын открыл библиотеку для всех интересующихся историей России. В 1873 году, когда Циолковский прибыл в Москву, библиотека перешла в ведение города и разместилась в Румянцевском музее. Естественно, что москвичи по привычке продолжали называть ее Чертковской.
Всемирно известная Библиотека имени Ленина и в ту пору была первоклассной. Туда поступали, причем бесплатно, «по экземпляру всего в России печатаемого, гравируемого и литографируемого как частными лицами, так и казенными ведомствами... по экземпляру фотографируемых в России рукописей и книг... конфискованных или удержанных цензурными учреждениями или таможнями заграничных изданий».
Многих выдающихся людей русской культуры можно было встретить в залах библиотеки. Здесь бывали Толстой и Островский, Сеченов и Тимирязев, Жуковский и Столетов.
Рабочий день Циолковского начинался рано. Расстояние от дома до библиотеки изрядное. Ездить на конке – не по карману. Но к десяти утра, когда открывались читальные залы, он уже стоял у дверей.
Весь день не отрывался он от стола, пока к трем-четырем часам пополудни (смотря по времени года) звонок возвещал: читальный зал закрывается, пора сдавать книги.
В библиотеках всегда симпатизируют постоянным читателям. Однажды юноша заметил: к числу заказанных им книг добавились какие-то новые.
– Это прислал Николай Федорович! – заметил служитель, и в голосе прозвучали почтительные нотки.
Вскоре Циолковский познакомился с таинственным доброжелателем. Он увидел старика, одетого в ветхое платье. Небольшая бородка и посеребренные сединой кудри обрамляли лысеющую голову, а глаза горели подлинно юношеским огнем.
– Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком! – сказал о Федорове Лев Николаевич Толстой.
Незаконный сын князя Гагарина, Николай Федоров прожил жизнь весьма необычную. Окончив Ришельевский лицей в Одессе, он преподавал историю и географию в разных уездных училищах (в том числе и в Боровском, где спустя несколько лет начал свою педагогическую работу Циолковский). В 1868 году Федоров стал помощником библиотекаря в Чертковской библиотеке, вместе с ней перекочевав в библиотеку Румянцевского музея.
Федоров до самозабвения любил свою работу. Его эрудиция не знала границ. С равной легкостью подбирал он книги для заезжего инженера-путейца и врача, работающего над диссертацией. С ним советовались писатели и историки, математики и любители изящной словесности. К служебным обязанностям Федоров относился столь ревностно, что свой мизерный заработок частенько тратил на книги, которых не могла предоставить читателям библиотека.
Деньги Федоров ни во что не ставил, питаясь в основном хлебом и чаем. «Федоров раздавал все свое крохотное жалованье беднякам, – замечает Циолковский. – Теперь я понимаю, что и меня он хотел сделать своим пенсионером. Но это ему не удалось: я чересчур дичился».
Однако, не взяв у доброго библиотекаря ни копейки, Циолковский все же обязан ему многим. Ведь, как писал о Федорове один из его современников, «это был в лучшем смысле слова учитель, наставник к ученому труду, умевший вдохнуть в молодые умы священную любовь к знанию». И вероятно, не раз доводилось слышать Циолковскому:
«Не забывайте, что за книгой кроется человек... Уважайте книгу из-за любви и почтения к человеку. Библиотеки – это школы взрослых, следовательно, высшие школы...»
Жизнь Циолковского в Москве – убедительное подтверждение любимого высказывания Федорова. Трудолюбивый юноша не терял ни минуты зря. За первый год он проштудировал физику и начала математики. На втором принялся за дифференциальное и интегральное исчисление, высшую алгебру, аналитическую геометрию, сферическую тригонометрию.
И если в биографиях большинства ученых можно заметить ясно очерченную грань, отделяющую учебу от самостоятельного творчества, то у Циолковского такой грани не было. Самостоятельность и революционная смелость суждения характерны для всей его жизни.
С переездом в Москву исследовательская жилка юноши не замедлила о себе напомнить. Разумеется, научная самостоятельность поначалу более чем скромна. Вот, например, теоремы геометрии. Константин старался доказывать их без помощи книг и получал от этих самостоятельных решений огромное удовольствие. «...Это мне более нравилось и было легче, чем проследить объяснение в книге. Только не всегда мне это удавалось», – замечает он в автобиографии.