– А мне, наоборот, нравится Лас Кальдас. Он не похож на другие городишки. Здесь полно машин и туристов…
– Ты – другое дело, ты здесь наездами. А прожил бы тут больше трех лет, как я…
– Если долго, пожалуй, и надоело бы.
– Еще как! Летом хоть находишь. себе занятие, но зимой…
– Моему старику втемяшилось в голову построить в Лас Кальдасе виллу.
– Говорю тебе – если проводить здесь несколько недель в году, это может быть даже интересно.
Наступила пауза. Хорхито неожиданно спросил, протяжно и несколько в нос:
– Ты не очень рассердишься, если я тебя поцелую?
– Нет, думаю, что нет, – ответила Викки тоном американской кинозвезды, который она приберегала для затруднительных случаев. – Во всяком случае, можешь попытаться.
Молодой человек притянул ее к себе за плечи и прижался губами к ее губам. Обнявшись, они с минуту не двигались.
– Ну как?
– Неплохо.
– Если хочешь, попробуем еще…
– Как скажешь…
Они снова поцеловались, прислонившись к стволу дерева, но хруст гравия под чьими-то ногами заставил их насторожиться.
– Тш-ш.
– Что такое?
– По-моему, кто-то идет.
Пара преследователей, призрачная в свете луны, остановилась неподалеку от них. На юноше были брюки в полоску и пиджак другого цвета. Хрупкий силуэт его спутницы был точно окутан облаком газа. Несколько секунд они чутко выжидали, словно завороженные холодным светом, сочившимся на траву, но, в конце концов разбив сковавшие их чары, бесшумно скользнули к тропинке, которая вела в сторону террасы.
– Как ты думаешь, они нас видели?
– Нет. Они ушли.
Пока длилась опасность, Хорхито обвил рукой ее талию. Викки обнаружила это, роясь в сумочке, но сделала вид, что ничего не заметила, и рука была забыта.
– Что ты делаешь? – вдруг воскликнул он.
– Ничего, хочу зажечь сигарету.
– Ты с ума сошла? – Хорхито глядел на нее, опешив. – Они же могут нас увидеть!
– Тем лучше, – ответила она. – Так интереснее.
Ветер, вяло шевеливший ветки деревьев, донес до них пронзительные звуки трубы, шум голосов и смех у террасы.
– Хотелось бы мне, чтобы уже наступило лето, – сказала Викки.
– Почему лето? Разве тебе плохо сейчас?
– Папа обещал повезти меня в июне в Англию.
– В таком случае, мы, вероятно, увидимся, – сказал он. – Примерно в то же самое время я поеду в Лондон навестить друзей.
– У меня там тоже есть друзья: Джордж Стивенс, приятель Сони… Его семья обычно проводит здесь лето.
Наступило молчание. Потом Хорхито спросил:
– Это твой бывший жених?
– Жених? – произнесла Викки невинным голосом. – Но я никогда не была ни с кем помолвлена…
– В тот раз, когда я встретил тебя в кегельбане, я спросил у одной твоей подруги, есть ли у тебя жених. Она сказала, что недавно был, но что вы поссорились.
– Какая ерунда!.. Мы с Джорджем просто хорошие друзья. Утверждать из-за этого, что мы помолвлены… Кто это мог сказать тебе такую нелепость?
– Не помню, – сказал Хорхито. – Во всяком случае, я рад, что спросил.
Две пары с криками промчались через лужайку, где сходились тропинки. Тысячеголосый хор лягушек и кузнечиков сливался в экзотическую симфонию. Из окон дома доносилось пение американцев.
– Мне тоже говорили, что у тебя есть невеста, – выпалила наконец Викки.
– Да что ты…
– И что вы собираетесь через год пожениться.
На крупное лицо Хорхито упал свет. Он просеялся сквозь сито листвы, но все же Викки отчетливо различала черты молодого человека.
– Это тоже совершенно не верно.
– Мне сказали, что это точно.
– Тебе наврали. Если хочешь, спроси у моего отца.
– У твоего отца? Зачем? – Викки бросила сигарету на тропинку. – В конце концов это твое частное дело.
Рука, неподвижно лежавшая на ее талии, дала себя почувствовать: Хорхито определил наконец местоположение застежки на юбке, и его пальцы поглаживали бедро Викки.
– А знаешь, ты очень странная девочка.
Она почувствовала напор его тела. Сдавив Викки в объятиях, Хорхито с силой прижал ее к груди. Она молча предоставила ему свободу действий, в глубине души гордясь собой.
Опомнилась Викки немного погодя, когда кто-то бесшумно проскользнул по тропинке, – кто-то совсем небольшой, сумевший пробраться там, где впору пролезть только мыши. Таинственное существо молча проползло на четвереньках по хвое и, замирая от страха, выжидающе остановилось по другую сторону сосны. Это был Панчо.
– Что ты тут делаешь? – испуганно воскликнула Викки, – Как ты нас нашел?
Ребенок ответил не сразу. Елозя коленками по земле, он отыскал на прогалине местечко, куда падал свет лампочки.
– Шоня шкажала, что вы в парке, и покажала мне дорогу.
Когда прошел первый момент оцепенения, Викки почувствовала, что щеки ее пылают от ярости: присутствие на празднике ребенка в техасской шляпе, с револьверами у пояса казалось ей почти оскорблением.
– А кто тебя сюда пустил? Разве ты не знаешь, что этот праздник не для молокососов?
– Я шкучал один, – сказал Панчо, чуть не плача. – Ш тем дуро, который ты мне дала, я пошел на карушель, а потом…
– Можешь убираться туда, откуда явился. Разве ты не видишь, что мы играем?
– Мама шкажала, чтобы ты не брошала меня одного, – хныкал ребенок.
– Да, но я дала тебе дуро, чтобы ты оставил меня в покое.