Цирк

Я только раз и обернулся, когда Шталмейстер заорал на униформистов. И передёрнулся: у него на затылке росла вторая маска — улыбающееся розовощёкое кукольное личико — но тоже с глазами! И смотрела на меня!

Я еле удержался.

— Насть, — говорю шёпотом, — а почему он того… такой?

Настя пожала плечами:

— Какой-то мелкий начальничек. Ляпнул Антрепренёру, что ему этот цирк к шкуре прирос — ну и вот… так и ходит в этой шкуре. Неприятный тип, ну его.

— А это… глаза?

— Вторая морда у него — для зрителей, — отмахнулась Настя. — Для Почтеннейшей Публики. Ну и для Антрепренёра, конечно. Ясно же.

Я больше не стал спрашивать. По тёмному коридору, мимо клетки с дремлющими сытыми львами, мы вышли на манеж, где тренировался силач.

Силач был как в мультике — в полосатом трико и с громадными, просто громадными мускулами. Он бы Шварценеггера сделал одним мизинцем, этот парень — такой бычище. Он брал громадные чугунные гири, весом, по-моему, килограммов по сто или больше, и швырял их, как мячики — они гулко падали, аж арена гудела.

Тем удивительнее, что лицо у силача не особо подходило к фигуре. Остренькое интеллигентское личико дрищика в очочках, типичного ботаника с белёсым чубчиком надо лбом. Мне прям стало интересно, как это такой парень так круто накачался.

Я подошёл ближе — и он бросил гирю на манеж, так что пыль взметнулась. Поправил очки и протянул руку:

— Здорово!

А я даже подал свою не сразу. Жутковато было: небось, раздавит пальцы своей лапищей.

— Да не дрейфь, клоун, — улыбнулся силач. — Всё равно ты резиновый.

Я аж задохнулся:

— Э! А ты почём знаешь, что я клоун?

Он снова улыбнулся, мило — интеллигентной такой улыбочкой:

— Выглядишь, как нормальный. В цирке уродов это только клоунам позволено. Для контраста.

— А ты — урод? — меня это поразило.

— Я, знаешь ли, задрот, — хмыкнул силач. — Компьютерный задохлик. Не похоже?

Я только головой помотал.

— Меня Антрепренёр пожалел, — сказал силач с непонятной ухмылочкой. — Когда мне вломили там одни… я размазывал сопли и кричал, что сила есть — ума не надо. Вот бы мама удивилась, если бы меня увидела…

— Э! — сказал за моим плечом стервоватый женский голос. — Славик! Или ты, новенький — дайте девушке прикурить!

— Знаешь же, что не курю, — буркнул силач Славик с досадой, а я вспомнил, что оплавлял зажигалкой кончики мишуры, чтоб держались лучше. Сунул руку в карман и оглянулся.

И как дёрнусь назад! Споткнулся об гирю, чуть не плюхнулся на задницу, спасибо, Славик поймал за рукав. Я ещё успел подумать — если бы за руку, рука бы до пола вытянулась.

Но етить же колотить!

Она росла из плеча у замурзанного мелкого мужичонки, типичного зашуганного выпивохи. Вместо правой руки — но вверх. Этакая отвратительная орхидея: тяжеленный бюст, как баллистические ракеты, губищи накрашены в три слоя жирной помадой, волосы выбеленные, а глаза — такие же жирные, как губы, прямо мажет взглядом. Ног вообще нет, а в единственной руке — длинная гламурная сигаретка.

— Ой-ой! — протянула она. — Какие мы нежные! Какие нынче нервные клоуны пошли — куда с добром-то…

— Постыдилась бы людей, — буркнул мужичок устало. Ему тяжело было таскать её на себе, но он, по-моему, притерпелся. — Всех тут заколебала уже… онкология!

— Да ты без меня пустое место! — с пол-оборота завелась его опухоль, а я понял, что слушать это совершенно не хочу. Я уже понял, что в том, настоящем мире, откуда мы все сюда попали, эта баба считала себя правой рукой мужичка, а мужичок думал, что она сидит у него на шее. Это было, пожалуй, смешно, но смех такой… не самый добрый.

— Ребят, — сказал я Славику и Насте, стараясь не слышать, как эти сиамские близнецы друг друга поливают, — может, есть какое-нибудь место, где можно в тишине посидеть?

Славик поднял пару гирь одной рукой, как поднимают за ручки две пустые чайные чашки:

— Можно к Эле пойти. У неё тихо и всегда печеньки есть.

Настя кивнула.

— А кто это — Эля? — спросил я.

— Самая Толстая Дама, — сказала Настя. — Раньше, когда гламурной видеоблогершей была, с ней, говорят, вообще невозможно было разговаривать, если не о фитнесе и калориях, а сейчас — приятная тётка, свойская, только всё время жуёт.

И мы пошли. Я непонятным образом почти успокоился, мне было даже, пожалуй, весело. В конце концов, что я теряю-то? Я же теперь циркач! Неужели это хуже, чем продавец-консультант в поганом салоне бытовой техники? И труппа тут уж точно не хуже того коллектива. И чувствую я себя отлично, просто замечательно. И прикольно же, когда так тянешься!

— Наш номер, — говорю, — будет называться «Дедка и репка»: тянем-потянем… Нет, мы с тобой, Насть, будем танго танцевать — прикинь, как тебя можно вести, умора!

Настя хихикнула, и Славик улыбнулся:

— Вы потренируйтесь. Эффектная парочка, на самом деле…

А я вдруг вспомнил — и меня аж в жар бросило, даже пот прошиб.

— Ребят, — говорю, — а где же Паша? Он тоже тут? Мы вроде вместе сюда навернулись.

Они остановились и переглянулись.

— Это тот, — сказал Славик. — У которого из пасти…

— Да, — кивнула Настя. — Он в зверинце, — и содрогнулась.