Цирк чудес

Он прилаживает труп зебры, чтобы копыта не торчали наружу. Это старый самец, павший на дороге. Их зверинец часто прореживается из-за болезней или потому, что животные не могут адаптироваться к чуждому климату. Утром тройняшки освежуют тушу, выскребут и обработают шкуру, чтобы Джаспер смог продать ее в один из фешенебельных лондонских магазинов. Хорошие куски пожарят на вертеле, остальное потушат. Тоби протирает стеклянную пластину яичным белком и вставляет в фотографический аппарат. Пожалуй, свет слишком тусклый, но ему кажется важным запечатлеть это, быть свидетелем правды жизни и ее безобразного окончания. Он ныряет под накидку и отсчитывает одну минуту. Грива зебры откинута в сторону, черные губы разошлись, обнажая плоские зубы. По остекленевшему глазу ползает муха.

В нескольких милях отсюда его брат едет к ним по ухабистому проселку и везет с собой испуганную девушку. Тоби знает, что Джаспер добьется своего, потому что так бывает всегда.

Тоби смотрит на караван своего брата и испытывает внезапное желание покарать Джаспера. Ему хочется разорвать цирковые афиши, отпустить животных на волю. Хочется причинить боль своему брату, как тот причинил боль девушке. Он вспоминает ту ночь, когда разбил микроскоп брата, – погнутые медные лимбы, раскрошенное стекло, постыдное удовольствие от осознания того, что ты причинил душевную боль ближнему.

Они несколько недель сгибались над этим аппаратом, и Тоби чувствовал себя польщенным вниманием брата, как будто на него пролился особенный свет с горных вершин. Так было всегда: сколько он себя помнил, Джаспер был для него укрытием, внешней защитой от мира. Когда они были маленькими детьми, их мать умерла от скарлатины, и после ее смерти Тоби обратился внутрь себя, а Джаспер направил свои чувства наружу. Если Джаспер мог ответить за него на любой вопрос, приказывать слугам готовить нужные пироги и сладости, развлекать гостей и любопытных, то что он мог сделать, кроме как оставаться в стороне и наблюдать за происходящим? Вскоре он почти перестал разговаривать. Когда речь заходила о дружбе, его голос казался ломким и незнакомым, а его жесты были дурной имитацией ловких движений его брата. Джаспер очень много делал для него, и со временем Тоби поверил, что он ничего не может делать для себя. Просто было искусство правильно заказывать еду, говорить нужные вещи и делать многое другое, которым он не мог овладеть. Иногда ему казалось, что воздуха в комнате хватает только на одного брата, но он не обижался: как он мог, если он безраздельно любил Джаспера?

В школе он смотрел, как его брат уверенно расхаживает вокруг и смешит учителей, тогда как он всегда старался пройти мимо с опущенной головой.

– Джаспер Браун – мой брат, – говорил он. – Вот так-то. И однажды у нас будет собственное шоу, лучшее в мире!

Когда он один сидел за столом, один заходил в классную комнату и один ел в столовой, то думал об их цирковой мечте – об одинаковых красных плащах и серебристых цилиндрах, – о том, как они вдвоем выезжают на арену под глас оркестровых труб. Этого было достаточно, чтобы превозмогать ноющую боль одиночества; достаточно для надежды на будущее, которое обещает нечто большее, чем скудное настоящее.

Однажды ранним вечером, когда Джаспер отправился с другом на верховую прогулку, Тоби прокрался в его комнату и снял кожух с микроскопа. Металл был холодным, как трубы миниатюрного органа. Он протер бронзовые циферблаты и перебрал маленькие стеклянные слайды с раздавленными насекомыми, которые приготовил Джаспер. Он представил, что все это принадлежит ему, что жизнь его брата была его собственной жизнью, что это он был остроумным и обаятельным, что отец подарил ему микроскоп, а не фотокамеру, которая делала его обычным наблюдателем событий.

Тоби услышал, как вернулся его брат со своим другом, и спустился к ним в гостиную. Мальчики лущили грецкие орехи, раскалывая их бронзовым молотком.

– Подбери это, – сказал друг Джаспера и указал на ореховую скорлупу, валявшуюся на полу.

Сначала Тоби подумал, что он обращается к дворецкому, но тот находился в вестибюле.

– Подбери это, – повторил он.

Тоби вздрогнул.

– Я? – спросил он.

Мальчишка залился клекочущим смехом. Тоби посмотрел на Джаспера, но его брат внимательно рассматривал каминную полку.

Ореховая скорлупа попала в плечо Тоби. Вторая ударила его в переносицу. Затем полетели засахаренные миндалины, похожие на серебристую гальку.

Тоби смотрел на Джаспера. Тот открыл и закрыл рот, но ничего не сказал.

– Он жирный, как лондонский олдермен[8], – крикнул мальчишка, заливаясь смехом. – Что за дурак! Отменный дурак!

Тоби видел, как его брат посмотрел на ковер и стал возиться с кисточками своего красного бархатного сюртука. Тоби подумал, с какой гордостью он говорил «Джаспер Браун – мой брат, вот так-то», но щеки Джаспера покраснели от стыда.