Цирк мертвецов

— Ты всегда так говоришь, мам. И никогда не покупаешь.

— Тебе не нужны пластинки, ведь твоя мама очень хорошо поёт.

— И это ты всегда говоришь.

И тут Джин услышал, как проститутка запела «Васk in My Arms Again», самую известную песню The Supremes[34]. После первого куплета ей стала подпевать дочка, их голоса слились в один, и целый томительный миг весь мир лежал у их ног.

Джазовый фестиваль был не единственной причиной, по которой Джин решил вновь посетить Новый Орлеан, да, пожалуй, и не самой главной. Начиная с февраля, он по телефону беседовал с Хьюго Портером, коллекционером редких и необычных гитар, он жил в Ридли-Парке, огромном пригороде Филадельфии. Из разных источников Джин узнал, что Портер продал навороченную двенадцатиструнную гитару «Лес Пол» 600Х[35]. Декстеру Лидсу, ритм-гитаристу легендарной, но ныне не существующей рок-н-ролльной команды Nocturnal Vaudeville.

Взамен Лидс дал ему экземпляр «Big Boy Pants», сорокапятку, записанную Danny and the Juniors[36], когда они учились в старших классах средней школы и назывались ещё The Juvenairs. Эта весёлая песенка о том, как толстый итальянский мальчик и его мама ходили за покупками, пролежала на прилавках всего неделю до того, как студия «Динамо Саундз» вылетела в трубу.

Джин вёл переговоры несколько дней, и в конце концов Портер согласился продать запись за пять тысяч долларов наличными. Они договорились встретиться в баре старого отеля «Рузвельт» вечером в субботу в шесть часов, чтобы окончательно обсудить все детали сделки за стаканчиком «Дом Периньон»[37], а затем сходить на поздний концерт легендарного исполнителя блюзов Джонни Мура[38].

Приехав в «Рузвельт», Джин с удивлением обнаружил, что команда самолёта, на котором он летел, стояла в холле, а вокруг них располагался багаж. В ожидании заселения в номера, Элис стояла в сторонке, курила и нервно барабанила кончиками ноготков по мраморной поверхности стола. Дважды она оборачивалась и смотрела в сторону Джина. Второй раз он скромно кивнул, но её взгляд лишь быстро скользнул по его лицу.

Если вы выйдете из холла и спуститесь на несколько ступенек вниз, то попадёте в бар под названием «Гротто». Внутри квартет играл «Luck Be a Lady», песню из мюзикла «Парни и куколки», идущего на Бродвее. Сквозь музыку Джин слышал звуки громкого женского смеха, напоминающие гудок автомобиля, он взглянул на часы. Улыбнувшись про себя, он подумал: точно, полночь, и люди потихоньку начинают сходить с ума. Это означало, что привычная грань между ночью и днём стиралась.

Он услышал звякнувший в лифте колокольчик и, подняв глаза, увидел, как Элис, пилот и другие члены экипажа заходят внутрь. Служащий придержал дверь для лысого человека с красным лицом, который, шатаясь, вышел из «Гротто», держа в руках высокий стакан с чистым шотландским виски. Следом за ним, тяжело дыша, шла женщина, обвешанная фотоаппаратами. Как только они благополучно дошли до лифта и оказались внутри, служащий сказал:

— Лучше проверьте-ка их посадочные талоны, — и все засмеялись.

Прежде чем дверь закрылась, другой мужчина произнёс:

— Господи, ну могу же я пропустить стаканчик-другой!

Джин стянул с себя помятую дорожную одежду и растянулся нагишом на постели. Вдруг стоящий рядом телефон зазвонил так громко, что он даже подпрыгнул. Звонил его брат Рэй из Лос-Анджелеса, разнообразия ради — абсолютно трезвый.

— Догадайся, где я остановился, — спросил он и хихикнул, очевидно довольный собой. — В «Шато Мормон». Де Ниро тоже здесь. Я видел, как он регистрировался.

— Что ты делаешь в городе?

— У меня встреча с «Коламбией», — ответил Рэй и пустился в объяснения, что его наняли, чтобы он переделал «Последнюю надежду», восхитительный мрачный роман, действие которого происходит в детском отделении частной клиники в Новой Англии. Предположительно директором картины должен был стать молодой и горячий британец Дерек Рэлстон и Рэю должны были заплатить сто тысяч долларов за черновой вариант и последующие две правки.

— Это чертовски здорово, — вставил Джин, за секунду справившийся с острой вспышкой зависти, которая даже заставила его поморщиться. — Отпразднуем, когда вернусь.

— Не могу. Я улетаю завтра.

— Ну, тогда в следующий раз.

— Давай.

Перед тем как повесить трубку (говорить больше было не о чем, и мысль пришла запоздало), Рэй спросил Джина о его поездке.

— Встретил кого-нибудь интересного в самолёте?

— Да нет. Пару таких же помешанных на музыке, как и я, — ответил Джин, решив не рассказывать о встрече с Тони Будро и их разговоре о Бобби Фуллере.

Ещё в семидесятых годах Джин постарался увлечь брата идеей написать сценарий о жизни и смерти Фуллера, рок-н-ролльный триллер в духе Чайнатауна. Но Рэй отказался от предложения, продержав Джина в неведении месяц, он сказал, что хочет воплотить в жизнь одну из своих собственных идей. Джин был в бешенстве. Он воспринял отказ брата как личное оскорбление, и почти два года они не разговаривали.