Цирк Умберто

— Швеция — золотое дно, мадам, в Европе же вам повсюду придется трудно. Последствия прошлого года до сих пор дают себя знать, а в Швеции вы поправили бы свои дела. Не поедете туда вы — это сделает кто-нибудь другой, выкачает весь мед, и соты снова на несколько лет опустеют.

— Что поделаешь. Лучше промучиться год без надежды на прибыль, чем вести дело с долгами.

Господин Гаудеамус пожал плечами. Он понял, что ему не одолеть старосветских предрассудков этих простых, честных людей, и ему стало жаль их. Хватаясь за соломинку, начали вспоминать, какие города бывали для них самыми прибыльными. Вскоре Гаудеамус уехал, увозя с собой набросок маршрута, а через несколько недель сообщил Бервицам, что предсказание его сбылось: Швеция для них потеряна. Туда едет Кранц. О том, что он получил от Кранца за совет тысячу марок, Гаудеамус в письме умолчал.

Бервиц снова неистовствовал: Кранц воспользовался «его идеей». Но изменить что-либо был уже не в состоянии, и цирку Умберто не оставалось ничего иного, как двинуться тернистым путем по стране, истощенной экономическими трудностями. Последствия плохого урожая только теперь начинали сказываться в городах, торговля замирала, производство свертывалось, люди расходовали деньги расчетливо, осторожно — их далеко не всегда хватало на развлечения. Господин Гаудеамус лез из кожи вон, стараясь с помощью всевозможных приманок преодолеть сдержанность зрителей. «Вышлите двести слонов, триста тигров, двести львов», — гласили его телеграммы, в которых он требовал прислать ему цветных литографических плакатов в тройном и более, по сравнению с прошлым, количестве. Вашек нередко сам отправлял их и видел, с какой быстротой тает запас, сделанный в лучшие времена, — скоро придется заказывать в литографиях новую партию, но денег на оплату счетов, по всей вероятности, не хватит. А ведь это была лишь одна из расходных статей цирка. Познакомившись с коммерческой стороной дела, Вашек ужасался тому, сколько у большого цирка постоянных и непредвиденных расходов, как дорого обходятся веселые странствия и как жизненно необходимы для цирка полные сборы.

Этого, однако, достичь не удавалось — амфитеатр редко бывал полон, но и в этих случаях изрядное количество билетов сбывалось за полцены, так что цирк продолжал путь, подобно птице с подбитым крылом.

Самое скверное было то, что Бервиц упрямо отказывался от каких бы то ни было аварийных мер. Он смолоду брал своим твердокаменным упорством, и теперь, когда ему перевалило за шестьдесят, по-прежнему шел напролом, упрямился как баран, не внемля никаким резонам. Франц, Агнесса, Вашек, госпожа Гаммершмидт — все сходились на том, что в этот напряженный период нужно экономить, и прежде всего за счет уменьшения зверинца. Но Бервиц упрямо отвергал их доводы — мол, нынешнее турне ничем не отличается от его азиатских странствий, все это они уже испытали, и он по опыту гастролей в Царьграде знает, сколь важно сохранить цирк в полном блеске, а не разъезжать с жалкими крохами. С тщетной надеждой на новый Царьград продвигались они вперед, постоянно терпя убытки, пока вновь к концу лета не очутились в гамбургском здании — оно так и не было отремонтировано, а очередной год существования не прибавил ему ни красоты, ни прочности.

Несмотря на столь неблагоприятные обстоятельства, Вашек все же не терял головы. Человеку, который ежедневно исполняет смертельный прыжок — сальто-мортале, а затем входит в клетку к ревущим львам, тиграм, белым и бурым медведям, нервничать недосуг. Настоящий страх Вашек испытал лишь в те дни, когда висела на волоске жизнь Елены и новорожденного. Когда же Елена, улыбаясь, снова села на своего скакуна, когда выяснилось, что маленький Петер Антонин — существо слабое, но обладающее волей к жизни, когда таким образом все вошло в норму, Вашек сносил удары судьбы с невозмутимым спокойствием и трезвостью. Только глаза его приобрели то сосредоточенное выражение и заостренность, о которых Карас-отец говорил, что они у Вашека от матери; глаза Маринки тоже начинали светиться холодным блеском, когда ее охватывало предчувствие беды. Вашек внимательно наблюдал за происходящим и прилагал свою энергию повсюду, где мог хоть как-то облегчить участь цирка. Но главного, что могло бы спасти цирк, он не в силах был сделать. Получался заколдованный круг. Увеличить сборы было невозможно, для этого требовалось здание больших размеров, а купить его было не на что; уменьшить же расходы не позволяло упрямство Бервица. Не оставалось ничего более, как противодействовать ударам судьбы и ждать, когда спадет волна экономических трудностей.