Цирк зажигает огни

…Вот небольшой рассказ о биографии моих дедов,[200] о методах дуровской дрессировки. Что я могу сказать о себе (если вас это интересует)? Я начал свою деятельность у своего дедушки Владимира Леонидовича Дурова с семилетнего возраста. Я тоже рано остался без родителей,[201] прошёл тоже школу, довольно-таки в то время суровую. Но в 1936 году я уже самостоятельно работал аттракцион. В 1939 годуя был награжден орденом Трудового Красного Знамени и званием Заслуженного артиста республики.[202]

Вас, конечно, интересует вопрос, есть ли продолжение династии Дуровых, дуровских традиций. Думаю, что я вас порадую, если скажу, что, конечно, есть.[203] А многие дуровские традиции восходят к моему деду Владимиру Леонидовичу Дурову. О нём немало написано, но всё же каждый раз повествование о его остротах, шутках, репризах вызывает в любой аудитории живейший интерес.

Представьте себе: вечер, арена, начало представления. Владимир Леонидович Дуров выпускает десять собак в манеж, и у всех на хвостах сделаны большие бутафорские замки. А сам молчит! Ну, публика изумленная начинает, конечно, спрашивать, в чём дело, почему у собак на хвостах замки. Объясните! Дуров жестом, мимикой показывает, что ему, дескать, об этом говорить не разрешено. Но когда публика, особенно рабочий народ с галёрки, начинают настаивать, дед объясняет народу, в чём дело. Он отвечает так: «Простите, но губернатор ПРОхвост запретил говорить!» Я думаю, что игра слов вам, конечно, понятна.

Дед выходил в манеж, брал у кого-нибудь из публики царский серебряный рубль и начинал его валять в руке. Когда его спрашивали: «Дуров, что вы делаете?», он отвечал: «Так, ничего особенного! Просто так дурака валяю!» А всем было известно, что на серебряном царском рубле было изображение царя-батюшки Николая Второго.

Вот такие острые политические шутки! Они, естественно, вызывали любовь трудового народа и ненависть царского правительства. Они помогали подтачивать давно прогнивший царский престол.

Война 1914 года застала его на гастролях в цирке «Буфф» в Берлине, в Германии, в самом центре, и он, конечно, как русский патриот, как русский артист, не мог не откликнуться на это событие и откликнулся на него по-своему, по-дуровски. Он вывел в манеж (конечно, сначала её научив), свинью, которая подкапывается под кайзеровский шлем. (Был такой шлем с пикой, который носил Вильгельм всегда.) И когда Дурова спрашивали, что она делает, он отвечал: «Швайн виль хельм», то есть, в переводе на русский: «Свинья хочет шлем», а в сочетании слов получается «СВИНЬЯ – ВИЛЬГЕЛЬМ». Таким образом он оскорбил особу императора, за что был арестован, предан суду, и только заступничество такого большого революционера и замечательного адвоката, каким являлся Карл Либкнехт, который выступал на этом процессе в его защиту, сделал приговор довольно мягким, то есть его приговорили интернировать на родину, ну, что ему, собственно говоря, и нужно было.

Вот это, так сказать, первая политическая заслуга Дуровых, но есть ещё самая главная.

В то время наши русские клоуны, русские артисты, разговаривая в манеже, подражали иностранцам, думая, что это гораздо комичнее. Выходя в манеж, они коверкали русскую речь, говорили на полуломанном-полуиностранном языке, причём, образ самого́ клоуна был довольно-таки неприятен, потому что они всегда (а это в кинокартинах о старом цирке видеть можно) являли собой образы с размалёванным лицом – наполовину чёрным, наполовину красным, с широким ртом, сделанными гримом глазами, в ужаснейших костюмах с такими гиперболическими ботинками, в пальто, и с широченными брюками, и весь репертуар их был на потеху того жирного буржуа, который пресыщено хотел животного смеха. Они обливали друг друга водой, разбивали тухлые яйца, то есть делали всё то, что унижало достоинство человека.

И вот мои деды были первыми, кто отбросили эту старую дурацкую цирковую традицию. Они вышли в манеж совершенно без грима, с человеческим лицом, в костюмах придворных шутов, но именовали себя так: да, мы шуты, но мы шуты не царей и не королей, а шуты Его Величества Народа, то есть они на первую ступень ставили народ, а себя называли придворными этого большого короля-народа.

И вот таким образом уже этот пятачок наш родной – манеж – перестал быть местом такого низкого пошиба, развлекательной ареной. Он как бы получил свою гражданственность, и уже с этого манежа можно было читать (конечно, рискуя!), можно было бросать в публику острую публицистическую пропаганду. Цензура была очень строгая, но они с ней не считались![204]

Таким образом манежи стали трибунами, и вслед за ними пошли их последователи: возникли такие имена, как Виталий Лазаренко,[205] Бим-Бом,[206] Братья Таити[207] и другие.

Появилась целая плеяда ПОЛИТИЧЕСКИХ клоунов, которая помогала революционному движению России и революционализации нашего искусства. Это – вторая заслуга моих дедов.