Цистерна

Дымок… Только что погасли огоньки на рождественской елке, каждая свечка испускает тоненькую струйку одуряющего запаха…

Трамплин… Дух захватывающий бугорочек на ледяной горке у Чистых прудов, по ней летишь на саночках, зажмурившись от страха…

Фраза из какого-то глупого диктанта: «Дитяте маменька расчесывать головку купила частый гребешок».

Я, например, начисто не помню уже лица моей няни… Нет, не Матрены, а первой няни — кормилицы… И почему-то запомнил на всю жизнь один из первых в нашей квартире электрических выключателей — эдакую мордочку… Рычажок мне представлялся носом, а головки двух винтиков — круглыми глазками… Рычажок вверх, нос получался курносый — лицо славянское. Рычажок вниз лицо семитское…

А няня у меня была очень набожная и почти всякий день водила меня в какую-то свою церковь, как я понимаю, тайно от моих родителей.

И церковь эту я помню, и как мы входили в нее с улицы, и на вид она была очень темная и древняя, и был всегда полумрак, и были цветные огонечки лампад, и как все это было таинственно после светлого дня…

Мне, наверное, было года четыре, когда она взяла меня в первый раз на вынос Плащаницы. Я помню свечки, свечки в руках у всех, все лица возбуждены и каждое высвечено отдельно, и взоры все обращены в одну сторону…

Няня поднимает меня на руки, и теперь я вижу, как батюшка с седой бородой несет что-то разукрашенное на своей голове… И вокруг и сзади идут люди… И все почему-то плачут… Я вижу слезу, которая зигзагом катится по щеке рябой бабы…

И няня обещала взять меня к Светлой заутрене… И мама почему-то поморщилась, узнав об этом… И меня уложили спать и обещали разбудить, когда надо будет идти в церковь…

И, конечно, никто меня не разбудил, и я преспокойно проспал до ясного и солнечного Пасхального утра…

И я помню, как я плакал — долго, горько, безутешно… И как все окружили меня, как мне дарили игрушки и совали сласти… И я все не мог успокоиться… И после этого няня моя исчезла… Ее удалили, чтобы оградить меня от сомнительного влияния, чтобы, я не рос слишком впечатлительным и нервным…

Вспоминаю платье ее, белую косынку, а там, где лицо, — пустое место… Зато хорошо помню ее большую мягкую ладонь, которой она наклоняла мою голову в лад взлетающему по короткой дуге кадилу…

ПОНЕДЕЛЬНИК

— Раздевайтесь! Кому говорю, раздевайтесь!

— Да мы не сядем…

— Не отпущу, не отпущу, не отпущу! Это вам кафе — не забегаловка!

— По одной кружке…

— Ни по кружке, ни по полкружки! В пальто ни одного не обслужу!

— Вот ведь какая вредная… Люди на работу спешат…

— Перед работой и пить нечего.

— Подержи-ка пальто.

— Привет, блудные сыны!

— И ты уж здесь?

— Чердак болит — надо чего-то делать…

— Небось баба-то деньги на обед дала, а ты — на стакан…

— Тут тебе обед, тут тебе и завтрак.

— Пиво-то не больно хорошее.

— Вроде бы как подсоленное.

— Эх, вот я в Костроме был — там и пиво! И палатка на каждом шагу, прямо из цистерны дуют. И вино тут под видом пива, и бутерброды… Пивовар у них хороший — вкус в самую точку попадает. И пьяных-то у них не видать, не как у нас — валяются. Выпьешь за углом два стакана, да без закуски… Вот тебе и все. А там этого нет. Там чинно, благородно. Пару кружек да бутерброд…

— Еще по одной?

— Вали!

— Не опоздаем?

— Ничего не сделается…

— А вот я в Саратове летом был. Там тоже пиво — сколько хочешь. Приезжает прям в улицу железная бочка, как у нас квасом торгуют. И все валят — кто с ведром, кто со жбаном, кто с чем…

— Это что… Тут в шестьдесят третьем, кажись, году — морозы-то зимой были сильные. И вот у нас на межрайонной базе все красное вино — вермут там, портвейн — все замерзло Да бутылки и полопались… Ну, чего?.. Списали все. А мужики, кто на базе работает, достали чан, развели костер и давай их греть прямо с осколками. Потом через решето процеживали… Тоже ведрами домой таскали…

— Вон у меня брат в ГАИ работает, рассказывал. В Чудинове на шоссе машина с водкой перевернулась… Все до одной бутылки побились… Ну, водка вся в канаву стекла и так-то лужей стала… Милиция еще только едет, а мужики чудиновские уже на четвереньках ползут… Ведь что думали?.. Тряпки в луже мочили и в ведра выжимали. Откуда-то у них тут и тряпки, и ведра сразу взялись… Еще милиция только едет, а уж они на четвереньках ползут…

— Привет.

— Трешь, мнешь, как живешь? Яйца катаешь, как поживаешь?

— Живем по-херовски, курим папироски…

— Раздевайтесь, так не отпущен!

— Давай пальто подержу.

— Ты чего так пьешь?

— У меня баба заболела Рот открыла, закрыть не может. Орет, орет… Совсем сбесилась.

— Ну, да. Вальс — плиз! Две коленки вверх, две вниз…

— Ты чего пьешь, не торопишься?

— Пускай мастер торопится. Мне — чего?

— Эх, работа…

— На той-то неделе мы хорошо работали. Четыре дня энергии не было. Асфальтовый завод, вторчермет, сельхозтехника — три предприятия стояли…

— Ну и чего?

— А ничего. Крановщик, видно, пьяный на машине ехал, да провод и оборвал. Они в тот же день его уделали, а потом три дня начальники спорили: ты плати! — нет, ты плати, нет, ты… Четыре дня. Акт не подписывали. А всего-то дела — надо было монтерам на литровку дать…