Цитадель

Бывают пейзажи, от которых любой смертный хоть на миг, но почувствует себя богом. Крепостная стена, растянувшаяся по вершине холма неправильным овалом размером с футбольное поле, серебрилась под луной; через каждые метров сорок — пятьдесят над ней возвышались круглые башни. Внизу под стеной гладью ночного озера разлилась абсолютная, космическая чернота. Над головой зримо выгибался небесный купол, по нему скользили рваные лиловые облачка. Собственно замок — горстка прилепившихся друг к другу строений и башенок — чернел за железными воротами, от которых Дэнни начал свой путь. Только одна квадратная башня, самая стройная и высокая, стояла отдельно, и ее верхнее окно светилось красным.

Дэнни стало легче, будто отпустило внутри. Когда-то давно, только-только перебравшись в Нью-Йорк, он вместе со своими друзьями искал название для тех отношений с миром, что они пытались строить. Слов в нормальном человеческом языке не хватало: понимание, прозрение, знание, мудрость — все было не то. Слишком легковесно или, наоборот, тяжеловесно. И тогда они придумали свое слово: абс, что-то вроде «абсолютно все». Абс предполагал двусторонность отношений: ты понимаешь — тебя понимают, ты знаешь — тебя знают. На равных. Стоя сейчас на крепостной стене и озирая окрестности, Дэнни вдруг поймал знакомое ощущение: абс! Столько лет спустя это слово по-прежнему было с ним, хотя друзей давно уже не осталось. А может, они просто повзрослели.

Жаль, что он не догадался затащить спутниковую тарелку с собой на стену. Ему страшно хотелось сделать несколько звонков, прямо сейчас. Желание было почти непреодолимым, физическим — как голод, как потребность немедленно рассмеяться или чихнуть. Не выдержав, Дэнни торопливо спустился, практически скатился со стены и начал пробираться обратно к воротам. Но пока он ломился сквозь чащу, абс улетучился, осталась лишь усталость. И еще грязь вперемешку со мхом под ногтями (Дэнни всегда носил длинные ногти). Поэтому он даже не стал расчехлять тарелку, а, выбрав под деревом место поровнее, подгреб листья со всех сторон и принялся устраиваться на ночлег. Жизнь в Нью-Йорке не всегда баловала его, случалось пару раз спать и под открытым небом, но то было совсем другое. Стащив с себя вельветовую куртку, он вывернул ее наизнанку, скатал в валик и кинул под дерево вместо подушки. Потом улегся на ложе из листьев и скрестил руки на груди. Листья все сыпались на него сверху, их силуэты кружили меж полуголыми ветвями и лиловыми облачками. Веки стали тяжелеть. Дэнни пытался придумать, что он скажет Хоуи при встрече:

Сдается мне, тут не очень любят гостей…

Или:

Ага, значит, дорога оплачена, а насчет проживания мы не договаривались…

Или:

Тебе не приходило в голову вывесить на улице фонарь? Попробуй, вдруг понравится!..

Но это так, домашние заготовки, чтобы было что сказать, на случай если говорить будет нечего. Вообще Дэнни волновался перед встречей с кузеном. Хоуи-ребенка, которого он знал много лет назад, невозможно было представить взрослым. Тот Хоуи был по-девчачьи пухлый и грушевидный — джинсы, натянутые на толстый зад, едва сходились на нем. Всегда бледный, потный, с темными всклокоченными волосами. Лет в семь-восемь Дэнни и Хоуи придумали одну игру и играли в нее всякий раз, когда встречались на семейных сборищах или во время каникул. Она называлась «Карающий Зевс», в ней был главный герой (Зевс), а также чудища, злодеи, секретные миссии, телепортации, шаровые молнии, беглецы и погони. Играли где попало: в гараже, в старой рассохшейся лодке, под обеденным столом. В дело шли перышки, фантики, соломинки, салфетки, бечевки, марки, свечки, скрепки — все подряд. Придумывал почти всегда Хоуи. Он прикрывал глаза и замирал, будто на веках с внутренней стороны у него появлялся экран, на котором он смотрел кино и пересказывал его Дэнни: значит, так, Зевс стреляет светящимися пулями, и тогда кожа у них вспыхивает, он их видит между деревьями и — о-оп! — набрасывает электрошоковое лассо!

Иногда он заставлял говорить Дэнни. Так, теперь ты. Как выглядит подводная темница? — и Дэнни начинал перечислять детали: водоросли, подводные камни, корзинки, полные глазных яблок. Он так увлекался игрой, что начисто забывал, где он и кто он, и когда родители объявляли, что пора идти домой, ему делалось страшно, он бросался перед ними на пол и умолял: пожалуйста, пожалуйста, еще полчаса, еще двадцать минут, десять, пять!.. Ну еще только одну минуточку, пожалуйста-а-а!.. Мысль о том, что его сейчас вырвут из мира, который они с Хоуи только что создали, была невыносима.