Цитадель

Но вот через два месяца, когда оба они с Кристин уже дошли до отчаяния, небо вдруг сжалилось над ними и позволило тихо скончаться старому доктору Фою в Педдингтоне. Сообщение о смерти, четыре строки в "Медицинской газете", попалось на глаза Эндрью. Они уже без всякого энтузиазма, так как энтузиазм их давно иссяк, отправились в дом №9 на Чесборо-террас. Осмотрели дом, высокий, свинцово-серый, похожий на склеп, с пристроенной сбоку амбулаторией и кирпичным гаражом позади. Посмотрели приходные книги, из которых было видно, что доктор Фон зарабатывал фунтов пятьсот в год, главным образом приемом больных (с выдачей лекарств) по таксе три с половиной шиллинга за визит. Они поговорили с вдовой доктора, робко уверявшей их, что у доктора Фоя была верная практика и когда-то даже блестящая, так как "с улицы" приходило много "хороших пациентов". Они поблагодарили ее за сведения и ушли, попрежнему не ощущая никакого энтузиазма.

- Все же я не знаю...-волновался Эндрью.-Отрицательных сторон много. Терпеть не могу готовить лекарства. И место неприятное. Заметила ты все эти убогие, точно изъеденные молью "меблирашки" по соседству?

Впрочем, тут же рядом начинается приличный квартал.

И дом этот на углу. И улица оживленная. И цена почти для нас приемлемая. И очень благородно с ее стороны, что она обещает оставить мебель в кабинете старика и в амбулатории, так что мы получим все готовое... Вот преимущества покупки дома по случаю смерти. Что ты скажешь, Крис? Теперь или никогда! Рискнем?

Кристин смотрела на него нерешительно. Для нее Лондон уже потерял прелесть новизны. Она любила деревенский простор провинции и среди мрачного однообразия окраин Лондона тосковала по ней всей душой. Но Эндрью так упорно хотел работать в Лондоне, что она не решалась отговаривать его. И в ответ на его вопрос она неохотно кивнула головой:

- Если тебе этого хочется, Эндрью...

На другой день он предложил поверенному миссис Фой шестьсот фунтов вместо семисот пятидесяти, которые она требовала. Предложение было принято, чек выписан.

И 10 октября, в субботу, они перевезли из склада свою мебель и вступили во владение новым домом.

Только в воскресенье они опомнились от наводнения соломы и рогож и, пьяные от усталости, огляделись в своем новом жилье. Эндрью не преминул воспользоваться случаем и разразился одной из тех проповедей, редких, но ненавистных Кристин, во время которых он походил на какого-нибудь дьякона сектантской церкви.

- Мы здорово издержались на этот переезд, Крис.

Истратили все, что у нас было, до последнего гроша.Теперь придется жить только на заработок. Один бог знает, что из этого выйдет. Но надо как-нибудь приспособиться. Надо будет нам подтянуться, Крис, экономить и...

К его изумлению, Кристин вдруг побледнела и разрыдалась. Стоя в большой, мрачной комнате с грязным потолком н еще ничем не покрытым полом, она всхлипывала:

- Господи, чего еще тебе от меня надо? "Экономить?-!

Как будто я не экономлю постоянно во всем? Разве я тебе что-нибудь стою?

- Крис! - воскликнул он в ужасе.

Она порывисто бросилась к нему на шею.

- Это дом виноват! Я не знала, что он такой ужасный...

Этот нижний этаж... и лестница... и грязь...

- Но, чорт возьми, ведь главное - практика!

- Ты мог бы иметь практику где-нибудь в деревне.

- Ну, конечно! В коттедже с увитым розами крылечком! Да ну его к чорту!..

В конце концов он извинился за свою проповедь. Все еще обнимая Кристин за талию, он отправился с ней вместе жарить яичницу в кухню, находившуюся в "проклятом нижнем этаже". Здесь он старался развеселить ее, дурачась и уверяя, что это вовсе не подвал, а Педдиигтонский туннель, через который каждую минуту проходят поезда.

Кристин бледно улыбалась его вымученным шуткам, но глядела не на него, а на разбитую раковину.

На другое утро, ровно в девять часов,- Эндрью решил не начинать слишком рано, чтобы не подумали, что он гоняется за пациентами,-он открыл прием. Сердце его би пось от волнения гораздо сильнее, чем в то, почти забытое, утро, когда он начинал свой первый в жизни амбулаторный прием в Блэнелли.

Половина десятого. Он ждал с тревогой. Так как маленькая амбулатория, имевшая отдельный выход на боковую улицу, соединялась коротким коридором с домом, то Эндрью мог одновременно следить и за своим кабинетом-лучшей комнатой нижнего этажа, недурно обставленной письменным столом доктора Фоя, кушеткой и шкафом,- куда впускались с парадного хода "хорошие" пациенты, по терминологии миссис Фой. Таким образом были расставлены двойные сети. Н он, насторожившись, как всякий рыболов, выжидал, какой улов принесут ему эти двойные сети.

Но они не приносили ничего, ровно ничего! Было уже около одиннадцати часов, а ни один больной не пришел.

Шоферы такси попрежнему стояли, болтая, у своих машин на противоположной стороне улицы. Медная дощечка с фамилией Эндрью сверкала на дверях под старой, выщербленной дощечкой доктора Фоя.