Цитадель

— Оставьте меня в покое, — угрюмо отрезал Денни. — Нечего запрятывать меня в постель. Я этот способ слишком хорошо знаю — в свое время много раз его применял. — Он резким движением встал, пошатнулся и, ухватив миссис Сиджер за плечо, толкнул ее в кресло, затем, качаясь, грубо имитируя слащавую любезность, обратился к испуганной женщине:

— Как сегодня ваше здоровье, дорогая лэди? Немно-ого лучше, надеюсь? Пульс уже не так слаб. Хорошо ли спали? Гм... В таком случае придется прописать вам что-нибудь для успокоения нервов.

В этой нелепой сцене было нечто пугающее: худая фигура в пижаме и небритая физиономия Филиппа, который, передразнивая светского доктора, склонялся с раболепным почтением перед съежившейся от страха женой шахтера. Том захлебнулся нервным смехом. Денни тотчас набросился на него и влепил ему пощечину.

— Вот тебе! Можешь смеяться! Смейся, пока не лопнет твоя дурацкая башка! А я на этом потерял пять лет жизни! О Господи, как подумаю об этом, хочется умереть!

Он обвел всех сверкающими глазами, схватил одну из ваз, стоявших на каминной полке, и с размаху швырнул ее на пол. Через секунду в руках у него очутилась вторая ваза, которую он разбил вдребезги о стену. Он рванулся вперед, в глазах его пылала бешеная жажда разрушения.

— Ради Бога, удержите его, — заплакала миссис Сиджер, — удержите его!

Эндрью и Том бросились на Филиппа, который стал с ними бороться с диким упрямством пьяного. Но затем внезапно ослабел и впал в плаксивую чувствительность.

— Мэнсон, — хныкал он, цепляясь за плечо Эндрью, — вы славный малый. Я люблю вас больше, чем брата. Я и вы, если будем держаться вместе, можем спасти всю проклятую медицинскую профессию.

Он стоял, как потерянный, с блуждающим взглядом. Потом голова его повисла на грудь, все тело обмякло. Он позволил Эндрью свести его в соседнюю комнату и уложить в постель. Когда голова его очутилась на подушке, последнее, что он изрек, была слезливая просьба, обращенная к Эндрью:

— Обещайте мне одно, Мэнсон: ради Христа, не женитесь на знатной даме!

На другое утро он напился еще сильнее прежнего. Эндрью махнул на него рукой. Он отчасти подозревал, что юный Сиджер тайком доставляет Денни виски, несмотря на то, что на его вопрос Том, побледнев, стал клятвенно уверять, что он ничего подобного не делает.

Всю неделю Эндрью вдобавок к своим визитам обходил и пациентов Денни. В воскресенье после завтрака он пошел на Чэпел-стрит. Филипп был уже на ногах, аккуратно одет, выбрит, словом — имел безупречный внешний вид, но осунулся, и руки у него тряслись. Тон его был холоден и трезв.

— Я догадываюсь, что вы делали за меня всю работу, Мэнсон.

Дружеская интимность последних, дней исчезла бесследно. Ее сменили сдержанность, ледяная чопорность.

— Это пустяки, — неловко возразил Эндрью.

— Напротив, это вам, вероятно, причинило много затруднений.

Тон Денни был так неприятен, что Эндрью побагровел. Ни слова благодарности, ничего, кроме этого упрямо-холодного и дерзкого высокомерия!

— Если уж хотите знать правду, мне было черт знает как трудно эту неделю! — буркнул он.

— Будьте уверены, что я постараюсь как-нибудь вознаградить вас.

— За кого вы меня принимаете?! — вскипел Эндрью. — За какого-нибудь кучера, который ждет от вас подачки? Если бы не я, миссис Сиджер телеграфировала бы доктору Николсу и вас бы вышвырнули вон. Вы заносчивый, недопеченный сноб, вот вы кто! И следовало бы хорошенько набить вам морду.

Денни закурил папиросу. Пальцы у него дрожали так сильно, что он едва мог удержать в них спичку. Он сказал иронически:

— Очень деликатно с вашей стороны выбрать такой момент для того, чтобы вызывать меня на драку. Истинно-шотландская тактичность. Как-нибудь в другой раз я вам, может быть, доставлю это удовольствие.

— Заткните глотку! — оборвал его Эндрью. — Вот список ваших больных. Крестиками отмечены те, которых следует навестить в понедельник.

Он в бешенстве выбежал из дома Денни. «А, будь он проклят! — возмущался он мысленно. — Какое право он имеет держать себя так, как будто он — царь и Бог! Можно подумать, что он мне делает одолжение, разрешая вместо него исполнять его обязанности!»

Но, пока он шел домой, возмущение его мало-помалу остывало. Он искренно любил Филиппа, и теперь ему уже была понятна эта сложная душа: стыдливо-замкнутая, чрезмерно впечатлительная, легко уязвимая. Только эти свойства заставляли Денни укрываться в защитную скорлупу жесткости. Воспоминание о недавнем запое, о том, в каком состоянии его видели люди, вероятно, сейчас было для него пыткой.

Не в первый раз удивлялся Эндрью тому, что этот умный и одаренный человек зарылся в такую дыру, как Блэнелли. Филипп был талантливым хирургом. Давая наркоз во время его операций, Эндрью видел, как он на кухонном столе вырезал у больного шахтера желчный пузырь. Пот ручьями тек с его красного лица и волосатых обнаженных рук, но все его действия были образцом быстроты и точности. Человеку, который так работал, можно было многое простить.