Цитадель

Помощник хмыкнул под нос:

- Если бы мог.

- Надоело ваше упорство. Все надоело. Хочу на покой.

Уловив на себе два скептичных взгляда, старик поджал губы и пробурчал сердито:

- Уйдешь с вами! Только и остается мечтать.

Долон не хотел ни пить, ни находиться рядом. Он уже решил: как выйдет, сразу же отправится за Тамаа и не спустит с нее глаз до самого обряда.

«Стоит пройти его, перейдет под защиту Ордена, и никто не посмеет ее тронуть! Пусть это удар по гордости, она так не рассказала свои тайны, но с этим разберусь потом, главное, чтобы была жива и невредима».

Тяжелые мысли давили.

- Пей! – прикрикнул Клахем, наблюдая за Долоном. – Как девица перед свадебной церемонией чашку мнешь.

Нехотя, Долон пригубил отвар.

- Если хочешь есть, скажи. Есть пирожки. Не грызуны, но все же.

Под тяжелым взглядом старика пришлось сделать еще несколько глотков. Иначе бы решил, что от переживаний и вода не лезет в глотку, и растолковал как слабость.

- Сам чего не пьешь? – встрял Кинтал.

- Позже. Никак не успокоюсь…

Уже скоро навалилась невыносимая усталость. Едва сдерживая закрывающиеся веки, Долон первым заподозрил неладное.

- Что в отваре? – прохрипел он, еле ворочая языком.

- Ты о чем? – не понял Клахем, и обернулся к помощнику, медленно, но верно заваливающемуся на бок и падающему со стула. Хватило мгновения, чтобы ухватить его за плечо и остановить падение. Если бы не хорошая реакция, Кинтал пробил бы голову об острый угол массивного стола.

– Что вы творите?! – шипел с расширенными от ужаса глазами старик, переводя глаза с Долона на бесчувственного помощника.

- Тварь решилась… на бросок, - Ло съехал на пол.

Растерянный Клахем не верил происходящее.

«Отравили? - дрожь охватила тело. Послышались приближающиеся шаги. Шли вразнобой. – Не охрана! – кричала интуиция.

Оглядев обездвиженных близких, дорогих людей, решительно шагнул к стене с потайным ходом. Руки дрожали. Не было времени вытащить хотя бы одного.

Держась за сердце, Клахем шагнул в открывшийся проход.

Глава 10

Любое движение отдавалось болью. Голова гудела.

- С…ка! – процедил продрогший Долон и, сжав кулаки, звякнул цепями.

- Как с языка снял, – согласился самодовольный женский голос. - Даже не пытайся. С места не сдвинешься, пока я не позволю. Но можешь молить о снисхождении меня или мою помощницу. Она будет часто заходить, - подлость, превосходство и страх сочились из Бокасы, в то время как Баса нервничала от неуверенности и ожидания опасности.

«Боятся? Да. Пройденной черты. Обратного пути нет».

- Осмелилась поднять руку на Старших? - он с трудом сосредочил взгляд на маячившей тощей фигуре. Тошнило, в глазах двоилось.

- Пришлось. Все во имя величия Ордена! Никто не осудит меня.

- Уже осуждена и приговорена. Потому от тебя смердит испугом, – дерзил пленник, растягивая разбитые губы в презрительной насмешке.

- Не надейся! Через неделю и ты сдашься. Кинтал уже покорился. И тебе придется.

- Кинтал?! – Долон разразился слабым смехом. - А Клахем, часом, не благословил?

- И старый маразматик тоже! – зло выкрикнула Бокаса, Баса же ссутулилась и пугливо опустила голову. - Ты как всегда напыщен, честолюбивый ублюдок, но придется подчиниться, иначе сдохнешь.

- Странно торжествовать в темнице, среди сумасшедших грешников, – кусал Долон, подначивая мятежницу и стараясь вывести из себя.

- Тебе придется, – угрожающе прошипела женщина. – Ты же тревожишься о темной?

У Ло сбилось дыхание, и бешено заколотилось сердце. Однако, стиснув зубы, он всеми силами постарался скрыть нахлынувшие водопадом смятение и страх.

- Затрясся? - ликовала Бокаса, уродливо оскалившись. – На колени перед Матерью!

- Не дождешься, мамаша, – с издевкой, как можно небрежнее огрызнулся Долон, чем совершенно лишил мучительницу самообладания.

- Скотина! – заорала она и с ненавистью, целясь в пленника, швырнула нечто со всей силы. Однако маленький камешек, едва долетев до середины камеры, с коротким глухим звоном упал на каменный пол и распался на части.

Хватило мгновения, чтобы если не понять, догадаться, что это. Дыхание сперло от подозрений, тело окаменело.

- На колени! – хохоча, приказала Бокаса, теперь уж точно ожидая безропотного подчинения.

И он встал бы, если бы не исходящие от нее тревога, смятение, досада, гнев, боязнь.

"Лицемерке нельзя доверять!" - схватился за единственную возможность:

- Пока не увижу ее, не дождешься. Пошла прочь, скудоумная!

- Если не сдохнет, увидишь! – взвилась Бокаса. Голос сочился ядом, но выпученные от ненависти глаза и пузырящиеся слюни в углах рта делали ее еще более безобразной и убогой. – Поросшей шерстью, жрущей отходы! Урод и уродка будут резвиться, а ты любоваться. Совсем скоро, жди!

Пнув решетку, развернулась на пятках и, исходя яростью и иступленным бешенством, понеслась прочь из казематов под свой заливистый, злорадный хохот.

Баса окинула его взглядом, исполненным обидой, раздражением и даже жалостью, и поспешила за наставницей.

«Она у них», - громыхало в голове. Сокрушенный пленник прислонился спиной к черной от грязи и времени стене и не сводил глаз с расколотой фигурки, до которой не мог дотянуться.