Цитадель

Одна мысль, что она страдает от нестерпимой боли, доводила до исступления. Не в силах видеть ее связанной, смотреть на мучения, перерезал веревки и притянул к себе, не зная, как еще помочь.

«А потом будет только хуже…»

 Зная, как она жалела Сахатеса, ставшего уродом, Ло был уверен, что для нее жизнь в измененном, уродливом теле станет нестерпимым наказанием.

Он больше не думал ни о себе, ни о жизни без нее, полной одиночества и муками совести. Лишь бы Тамаа перестала страдать.  Она вся, кроме глаз, была покрыта перевязью, но и это не помогало.

«Стоит ли продлевать ее боль, чтобы потом она томилась в уродливом теле?»

 Продолжая раскачиваться, крепче прижал Тамаа к себе, нежно провел щеке, как делал раньше, и, сжав губы, чтобы сдержать рвущиеся рыдание, прижал ладонь к ее лицу.

Тамаа задергалась, пыталась вывернуться, но он, стуча зубами, продолжал держать руку.

Миг казался вечностью. Она не хотела уходить и боролась,  с каждым движением отрывая от его души кусок за куском. Долон не отводил глаз, зная, что это последние мгновения, когда они вместе.

Более не сдерживая, зарыдал в голос, и на его плач Тамаа открыла глаза, напугав Ло до ужаса.

Чужие глаза со светлой каймой радужки смотрели на него с презрением, удивлением  и жалостью.

Обмеревший Ло ослабил хватку, позволив ей сделать жадный вздох.

- Прости. Прости. – надрывно зарыдал он, не зная что делать и как быть.

Тамара продолжала безмолвно, с недоверием смотреть, как взахлеб рыдает человек,  приложивший руку к ее мучениям.

Глава 13

Тамаре было страшно находиться с ним один на один в затерянном домике среди пустующего сада.  До сих пор она помнила его сумасшедшие глаза, холодную, сильную руку на лице, не дававшую сделать вдох, и полное бессилие.

«Как я могла ошибиться?»

Тома думала, что хорошо разбирается в людях, но предательство Долона, безразличие, с которым смотрел, как она тогда рыдала, его попытка задушить - лишили последних иллюзий.

И, все же, вопреки злости и страху, с почерневшими синяками на лице он вызывал у нее жалость.

Подавленный Долон сидел рядом и молчал, а Томку тяготило его присутствие и пугало.

«Мы больше никогда не будем вместе, зачем рвешь мое сердце?» - думала она, делая вид, будто спит. Лежать устала, хотелось перевернуться, но на любой ее шорох и движение Ло склонялся над ней и с надеждой ждал, что она произнесет хоть слово, однако Тамара отказывалась даже смотреть в его сторону.

Долон чувствовал себя ничтожеством, несчастным неудачником, принесшим Тамаа лишь отчаяние и горечь. Если бы только он мог что-нибудь изменить, то не задумываясь, отдал все, что имел и даже больше.

Страдала Тамаа, страдал и он. Презирала, но он презирал себя еще больше. Не верила ему, и он перестал верить в себя. Ло будто снова стал грязным, диким оборванцем, ждавшим от Тамаа, которая была для него всем, милостивой подачки. Готов был стоять на коленях, молить о прощении, но она отказывалась его замечать.

У Томки ныло сердце. Он не только не защитил ее, но и предал, и в то же время, как только увидела измученное, в ссадинах лицо, почувствовала сострадание.

«Никогда не забуду! Но если бы у меня был шанс, простила бы его. Но надежды нет, и отныне мы навсегда порознь».

От горькой обиды сжималось сердце. Любое касание Долона поднимало бурю негодования. Хотела выкрикнуть: «Убирайся! Пошел вон!», но не могла заставить себя заговорить с ним.

Когда прикоснулся к руке, попыталась вырвать, но он не дал. Отодвинул немного повязку и нежно коснулся губами. Тамара дернулась, как после удара током, сильнее потянула руку, но Ло прижался и не выпускал, обдавая запястье горячим дыханием.

«Кается. А насколько хватит его угрызений и самобичевания, прежде чем забудет обо мне и отвернется. Потом появится другая, а я – уродка буду в одиночестве переживать горе. Вспомнит ли обо мне через четверть, сезон или забудет и вышвырнет из своей жизни? Или задушит, чтобы скорее избавиться?»

Тома слишком хорошо знала, каково это – быть уродом, которого боятся, ненавидят и ждут, когда же он сдохнет. Горькая ярость и обида полоснули болью и отчаянием, и она разрыдалась. Громко, безудержно, надрывно, оплакивая будущее, утерянную любовь, разбившиеся мечты.

Долон прижался к ней, накрывая собой:

- Я поеду в Северную Крепость, сделаю все, только чтобы ты стала прежней! – с жаром обещал он, но Томка хорошо помнила, как однажды Ло сказал, что Братья не колдуны, и это невозможно.

От обнадеживающей лжи стало только хуже. Может, он и не лгал, верил в свои слова, но она уже утратила надежду.

Тамара чувствовала, как в теле происходят перемены. Внутри зудело, росло, изменялось. Она и сама видела, как отекли руки, ноги, пальцы и все остальное. Тянул и ныл каждый сустав и мышца. Ей казалось, что она сходит с ума, потому что было ощущение, будто тысячи червей, а она их боялась до ужаса, копошатся в теле. И едва сдерживалась, чтобы не голосить от отчаяния и испуга, чтоб не схватить Тауша за руку и не начать умолять сделать хоть что-нибудь.

Его обещание причиняло лишь боль.