Цитадель автарха

– Разве сегодня Новый год?

Он слегка пришпорил своего боевого коня и галопом пустился в мою сторону.

– Сегодня середина лета и начало нового года, – сказал он, поравнявшись со мной. – Счастливый день для нашего Автарха!

Я постарался припомнить одно из выражений, которые так любила Иолента:

– Чье сердце – святыня для его подданных.

– Хорошо сказано! Меня зовут Ибар, я из Семьдесят восьмого Зенагия, патрулирую эту дорогу до вечера. Не повезло.

– Ведь этой дорогой не запрещено пользоваться.

– Разумеется. Но только если ты готов удостоверить свою личность.

– Конечно, – ответил я, – с радостью сделаю это.

Я почти забыл об охранной грамоте Маннеа. Теперь же я достал этот документ и вручил его патрульному.

Когда меня останавливали по дороге к Последней Обители, я вовсе не был уверен, что солдаты, допрашивавшие меня, умеют читать. Каждый из них глядел с умным видом на пергамент, но, полагаю, видел лишь печать Маннеа и ее ровный, энергичный, хоть и слегка эксцентричный почерк. Этот улан, без всякого сомнения, читать умел. Я видел, как он бегал глазами по строкам документа, и даже подметил, когда он чуть споткнулся на словах «почетное погребение».

Наконец он аккуратно сложил пергамент, но не спешил отдавать мне.

– Так, значит, ты на службе у Пелерин?

– Да, имею такую честь.

– В таком случае ты молился. А я-то подумал, что ты разговариваешь сам с собой. Я не падок на всякую религиозную чушь. Штандарт Зенагия под рукой, а Автарх далеко – вот тебе и все необходимые таинства. Но я слышал, что Пелерины – добрые женщины.

Я кивнул.

– Полагаю, все несколько сложнее, чем ты думаешь. Но их и вправду можно назвать добрыми.

– И они послали тебя с поручением. Сколько дней назад?

– Три дня.

– Теперь ты возвращаешься в лазарет у медиа Парс?

Я снова кивнул.

– Надеюсь добраться засветло.

Он покачал головой.

– Не доберешься. Но не вешай носа – вот что я тебе посоветую. – Он протянул мне пергамент.

Я взял документ и убрал его в свою ташку.

– Я был не один, с компаньоном. Но он потерялся. Может быть, ты видел его? – И я описал улану внешность мастера Эша.

Улан отрицательно покачал головой.

– Я поищу его и если найду, скажу, какой дорогой ты пошел. А теперь можешь ответить мне на один вопрос? Это не официально, поэтому, если хочешь, можешь просто сказать, что это, мол, не мое дело.

– Отвечу, если смогу.

– Что ты станешь делать после ухода от Пелерин?

Меня несколько ошеломил его вопрос.

– Да я и не собирался уходить от них. Возможно, когда-нибудь…

– Все же подумай о легкой кавалерии. Ты производишь впечатление бывалого человека, а такой нам всегда пригодится. Ты проживешь вдвое меньше, чем в пехоте, но удовольствия от жизни получишь вдвое больше.

Он подстегнул лошадь и ускакал, а я остался размышлять над его словами. Несомненно, он не шутил, когда предупреждал, что мне придется заночевать на дороге, и именно его серьезное отношение заставило меня прибавить ходу. По счастью, у меня довольно длинные ноги, и при необходимости я могу идти вровень с человеком, пустившимся трусцой. Поэтому я заставил их потрудиться, отбросив все мысли о мастере Эше и мое собственное тревожное прошлое. Возможно, неким зыбким образом мастер Эш все еще сопровождал меня, а может быть, и нет. Как бы то ни было, я больше не обращал на него внимания.

Урс еще не отвернул своего лика от солнца, когда я вышел на узкую дорогу, по которой мы с мертвым солдатом шагали чуть больше недели назад. На пыльной поверхности дороги по-прежнему виднелись пятна крови, но их стало гораздо больше, чем раньше. После разговора с уланом я опасался, что Пелерин обвинили в каком-то преступлении; а сейчас я почти уверился в том, что в лазарет поступила большая партия раненых. Наверное, улан просто решил, что я заслуживаю спокойной ночи, перед тем как присоединиться к уходу за новоприбывшими. Эта мысль немного успокоила меня. Большой наплыв раненых давал мне шанс продемонстрировать свои способности. В таком случае Маннеа вряд ли ответит отказом, когда я предложу ей купить меня для Ордена, если только сумею сочинить какую-нибудь небылицу, чтобы объяснить свою неудачу в Последней Обители.

Но когда я вышел на последний прямой участок дороги, выходящей к лазарету, передо мной открылась совсем неожиданная картина.

Казалось, то место, где стоял лазарет, было распахано толпой сумасшедших земледельцев, изрыто глубокими ямами, на дне которых уже выступила вода. Вокруг стояли искореженные деревья.

Пока не наступила тьма, я бродил взад-вперед по уничтоженному лагерю в поисках следов друзей и алтаря, где я спрятал Коготь. Я обнаружил человеческую руку, мужскую кисть, оторванную у запястья. То могла быть рука Мелито или Хальварда, асцианина или Виннока. Кто знает?