Цитадель Гипонерос (ЛП)

Высокие черные волны швыряли пенник, заставляя Саула Арнена и Кэла Пралетта крепко вцепляться во вделанные в палубу дуги. Верховой ветер кидался языками пены вдоль палубы, в людей, которые просунули концы четырех впрыскных сопел в трещины основания пилона.

— И поддерживает он теперь не слишком-то много, — продолжал Кэл, прищурив глаза, которые подергивались от тика, оставившего глубокие морщины на его скулах и висках.

— Ты думаешь, не стоит тратить пену на его укрепление? — спросил Саул Арнен.

— Напротив, капитан! Он, если рухнет, запросто утянет за собой чертовский кусок щита. И родит трубу, чистить которую и тысячи тутталок не хватит!

Капитан отпустил дугу и, расставя руки, направился к металлическому кожуху, под которым находился внешний вентиль резервуара. Незамысловатый катер-пенник состоял из плоского прямоугольного корпуса, непотопляемого благодаря бортовым поплавкам, центрального герметичного резервуара с пеной, камеры с двумя двигателями и топливным баком, внутреннего отсека для отдыха и рулевой рубки. Пучки водорослей амортизировали постоянные удары носовой части о камни у поверхности воды, которые иногда виднелись при отливе волны. Сколько лет ни плавали люди из Пулона, им еще не доводилось видеть, чтобы Гижен так волновался. Саул Арнен на четвереньках залез под кожух и положил руки на крупнозубчатое колесо. Только капитанам разрешалось управлять вентилями (за исключением, конечно, тех случаев, когда их физическое или психическое состояние делало их непригодными к командованию), чему Саул был не рад, потому что его полнота плохо сочеталась с узостью под кожухом. И когда он напряг мышцы рук, чтобы разблокировать кран, ему показалось, что он услыхал крик. Он так резко поднял голову, что стукнулся макушкой о металлический верх.

— Хоооооо, капитан!

Он выругался, в тысячный раз в жизни проклиная болванов, строивших пенники, и, хитро извернувшись, вытащил свою тушу из узкой ниши.

— Хо, капитан!

Он поднялся на ноги, потирая голову, потратил несколько секунд на то, чтобы восстановить равновесие на убегающей из-под ног палубе, и впился взглядом в своих людей, навалившихся на поручень по левому борту, включая и Кэла Пралетта. Те не обращали на него внимания: они смотрели в направлении пилона, где их товарищи по команде бросили пенные сопла и склонились над фигурой, которую он было принял за золотого пингвина — веслоногой птицы, обитавшей на островах южного полушария. Он, в свою очередь, тоже подошел к поручням и в голубоватом свете Ксати Му увидел, что маленькая фигурка на самом деле принадлежала ребенку.

— Забавный улов можно собрать со столбов, капитан! — воскликнул Кэл Пралетт, оборачиваясь к Саулу Арнену.

— Этот малыш был внутри столба?

— Оттуда он, во всяком случае, выбрался. Если бы вы открыли клапан — вместо него, пока мы тут говорим, уже была бы кучка застывшей пены…

Ребенку было не больше четырех лет, но его большие темные глаза лучились необычной, поразительной энергией. Ветер играл кудрями его черных волос и свободной туникой, сплетенной из веточек. Он стоял неподвижно, молчал и разглядывал одного за другим обступивших его людей. Им же казалось, что его взгляд проникает до самой глубины их душ, в область сокровенного, но это не оскорбляло, не вызывало такого же чувства беззащитности, как ментальное чтение или стирание скаитами крейцианской инквизиции.

— Разве это не тот малец, которого ищут наемники-притивы? — заметил Кэл Пралетт. — Сын этой выпертой тутталки?

— Других реальных объяснений, как он появился в этой глуши, нет, — согласился Саул Арнен.

Пулоньеры часто их костерили — и его, и его мать, — из-за мороки, в которую они втянули эфренскую общину, но теперь, когда моряки встретили ребенка, их обиды как по волшебству исчезли. То, как он водил за нос оккупационные войска, заслуживало уважения и было примером к подражанию. Сами они остались пассивны перед лицом вторжения на их планету и непреклонности своих новых правителей. Они и пальцем не пошевелили, когда на площадях Коралиона были воздвигнуты первые огненные кресты, когда крейциане заставили их отречься от богов своих отцов и поклоняться Истинному Слову, когда скаиты стирали память об их близких. Чувство возмущения со временем угасло, они привыкли к своим хозяевам и смирились с жизнью в страхе. Они не пытались взяться за оружие ради своей защиты — народ Эфрена никогда не сталкивался с войной с тех пор, как прибыли сюда Манул Эфрен и первые поселенцы, — ради того, чтобы изгнать захватчиков и восстановить свою независимость, и вот является трехлетний мальчик, сын отверженной тутталки, просто одним взглядом вернуть их на путь чести и свободы.

— Что нам делать, капитан? — спросил Кэл Пралетт. — Может, лучше отдать его в органы порядка…

Предложение старого пулоньера удивило Саула Арнена.

— Мы и так уже слишком много отдали им, тебе не кажется?