Цитадель Гипонерос

— Храм света, — сказал Фрасист Богх, уловив вопросительный блеск в глазах У Паньли. — Что до Найи Фикит и прочих, то я не знаю, что с ними могло случиться…

Анжорец проводил мужчин в деревню паломников, завел их в дом Найи Фикит, накормил по-быстрому (в основном фруктами и водой), а затем вернулся к вулкану. Он надеялся увидеть золотые волосы Йелли и ее матери с вершины выступа, царившего над всем кратером, но пустырь в нескольких сотнях метров ниже него так и оставался пуст. Тяжелые черные тучи разродились мелким непрерывным дождем — сероватой моросью, затопившей округу своей безысходностью. Жек сбежал вниз по спиральной лестнице, мокрой и скользкой. Входы в старые пещерные жилища затянула огромная паутина, плавно колышущаяся под порывами ветра.

Он уселся в центре чаши. Дождь промочил насквозь его льняные тунику и штаны. (Стягивая свой облеган, он почувствовал огромное облегчение. Сколько же пришлось вытерпеть па Ат-Скину, втискивая толстый живот внутрь этого ужасного матерчатого узилища!) Его печаль усиливалась гнетущей тишиной, царившей внутри вулкана. Перед отбытием на Эфрен Шари велел ему оставаться на Матери-Земли, чтобы встретить Афикит, Йелль и остальных, и он не осмеливался пуститься на их поиски — с одной стороны, чтобы не нарушать инструкций Шари, с другой стороны, чтобы не рисковать разминуться с ними и прозевать их прибытие. И вот ему, охваченному растущим чувством беспомощности и отчаяния, не оставалось ничего иного, как хандрить в мертвом кратере, хмуро разглядывая иссеченный шрамами камень древней огнедышащей горы.

— Жек!

Кажется, ему послышался тонкий голосок, произносящий его имя, но он не решался обернуться, боясь разочарования, предпочел думать, что стал жертвой звуковой иллюзии — скажем, не за то принял хриплый клекот орла.

— Жек!

Он с колотящимся сердцем обернулся. Йелль была в десятке метров от него в той серой куртке, которую он носил на Сиракузе. Она стала заметно лучше пользоваться руками и ногами, ее серо-голубые глаза радостно сияли, как и епископское кольцо на правой руке. Моросящий дождик заставил ее золотые волосы облепить лоб, виски и щеки. В широкой улыбка, озарившей ее лицо, не было следа привычной иронии.

Он мельком увидал позади нее силуэт Феникс, закутанной в белую мантелетту Шари. Растянувшись на земле кратера, страдая от эффекта Глозона, она слабо ворочалась, будто гусеница, выползающая из кокона. Это был ее первый клеточный трансферт, и, судя по ее ошалевшим глазам, одышке и стонам, этот коварный разлад между восприятием и моторикой ее перепугал.

Жека тоже накрыло любопытным разладом: его толкало безумное желание броситься к Йелль, обнять ее, оторвать от земли и закружить в воздухе, но туловище словно окаменело, не в силах сделать ни малейшего движения. Так и вышло, что это она подлетела к нему, обняла за талию и мягко положила голову ему на грудь. Они были примерно одного роста, когда ее поразил криогенный луч из оружия Марти, сейчас же он был на две головы ее выше. Она казалась ему такой хрупкой, что он не осмеливался обнять ее, опасаясь раздавить. Он нежно провел тыльной стороной ладони по ее щеке; затем понял, что она плачет, что ее жгучие слезы пробиваются сквозь его мокрую тунику и согревают ледяную влажную кожу.

Они молча стояли обнявшись, пока рядом с Феникс, все еще недомогающей после переноса, не материализовались Афикит и Сан-Франциско.

Афикит потребовалось всего несколько минут, чтобы восстановить координацию разума и тела, подняться, подойти к Йелли и Жеку, обнять их обоих. Она ощутила, что возвращается домой из бесконечного путешествия, просыпается от долгого сна.

— Мы так рады видеть тебя снова, Жек.

— Мы к вам присоединимся позже, — настаивала Йелль.

Когда у нее делался такой упрямый вид, когда нахмуривались брови и вызывающе надувались губы, переубедить ее не могло ничто. Тем более что застенчивый взгляд Жека, взявшего ее за руку, выдавал молчаливую тайную поддержку.

— Дождь ведь идет! — возразила Афикит, понимая, что ее попытка окажется совершенно безрезультатной.

— Моя голова говорит, что принц гиен хочет немного побыть наедине со своей принцессой! — сказал Сан-Франциско. — И мое сердце одобряет…

— Небеса тоже показывают, что рады, — с усталой улыбкой добавила Феникс.

Оба жерзалемянина еще не оправились от церемонии Камня Жизни, а трансферт обессилил их еще сильнее. Они торопились растянуться на кровати и уснуть. От праздника у них сохранились только смутные воспоминания… Ощущения ласки, могучие волны, которые закружили их в бурлящем море наслаждения, обострившаяся чувствительность кожи в тех местах, которыми они прижимались друг к другу, чувственно смыкающиеся рты, сладострастно раскрывающиеся лона, пылкие члены, насыщающие их…

— Если весь свет, и даже небо, против меня, мне остается лишь склониться! — сказала Афикит.

— Мы ненадолго! — крикнул Жек.

Он уже утаскивал Йелль в густые заросли, окаймляющие тропу.