Цитадель Гипонерос

Оники на Матери-Земли было хорошо. Друзья ее принца были внимательны к ней, особенно Афикит, который взяла ее под свое крыло, в то время как Йелль пыталась удержать Тау Фраима под своим. Никакой щит не заслонял неба, свет падал в изобилии, температура стояла приятная (зимой, как уточнила Афикит, бывает холодно), обильная и разнообразная растительность премило ее окружала, но она испытывала ностальгию по коралловым вершинам. Свист ветра в трубах гигантского органа, ласкающие лучи Ксати Му и Тау Ксир, запах соли океана Гижен — всего этого ей не хватало, как не хватало чувственности контакта кожи с кораллом, глубокой тишины выси. Она корила себя за меланхолию, потому что ее самая заветная мечта — жить вместе с ее принцем — сбылась, и она чувствовала себя не вправе жаловаться.

Шрамы на ее лице и правом боку практически исчезли. Иногда, когда Йелль занималась Тау Фраимом, Шари брал Оники за руку, она закрывала глаза и отправлялась с ним в мысленное путешествие. Антра в ней резонировала, как песня тутталки, как постоянный зов Эфрена; потом она вдыхала знакомый запах, открывала глаза и понимала, что ее принц перенес ее на крышу кораллового щита родного мира, и проникалась любовью к нему еще сильнее.

Сан-Франциско и Феникс приглядели себе льдину на Северном полюсе. Используя лопату и кирку, найденные в деревне паломников, они вырыли глубокий грот, внутри которого попытались восстановить (в доступном масштабе) исчезнувший мир Жер-Залема. Иногда они спали в своей ледяной резиденции и не возвращались в свой деревенский дом до раннего утра. Теперь, с высоты нового опыта, священное слово абина Элиана представлялось им бледным отражением антры, сила невидимости — неполным психокинетическим путешествием, а абиническая цивилизация — жуткой бессмыслицей. Они часами бродили по ледовым просторам, любуясь багровым пламенем заходящего Солнца, белилами лунного света, розовой ясностью зари. Хотя они носили легкую хлопковую или шерстяную одежду и простые сандалии, им не страшен был холод. Время от времени они замечали белых пушистых животных, которые напоминали им диких медвигров Жер-Залема. Говорили они очень мало, им совсем не требовались слова, чтобы наслаждаться друг другом.

У Паньли изо всех сил сопротивлялся всепоглощающему желанию навестить Катьяж, има абраззов. Он опасался потерять голову в объятиях своей возлюбленной и не найти ни воли, ни смелости вернуться и выступить лицом к лицу с главным противником человечества. Сначала ему следовало исполнить возложенную на него миссию, поэтому он ограничил свои экскурсии Землей предков. Если в каком-то месте ему впрямь нравилось, он садился в позу «лотоса» и погружался в озеро Кхи, надолго ли — он и сам не сказал бы. От антры, которая приглушенно вибрировала в сознании, его тишина становилась сильнее и чище. Она не только выносила его на перекресток, с которого начинались эфирные коридоры, она увлекала его в глубинные края его собственной души, где смешались настоящее, прошлое и будущее. Он воспринимал обрывки бытия народов, живших в тех местах, где он сидел: гигантские переполненные города, грохочущие машины, войны, грабежи, беседы под деревьями, красочные прилавки, ритуальные танцы. Тут и там мужчины и женщины — черные, белые или цвета охры — друг друга то любили, то ненавидели с таким неистовством и силой, что синяки оставались навсегда. Он мельком видел лица: выражения ужаса, радости, рты смеющиеся, рты, искривленные яростью. Он снова увидел абсуратский монастырь, башни, увенчанные зеленоватыми куполами, колокольни, шпили, крепостной вал, парапет с бойницами, серое пятно океана Альбарских Фей, желтых чаек, сребристо-гребенных альбатросов, красные крыши города Гугатта… Он вошел в донжон Махди, поискал махди Секорама, приметил голографического трилла под потолком, встретился с четырьмя мудрецами директории и главой корпуса Чистоты, понял что они убили великого магистра Ордена… Этим деянием они не оставили армии абсуратов ни единого шанса победить скаитов Гипонероса в битве при Гугатте, и У Паньли счел себя освобожденным от груза вины… Этот мерзавец Жанкл Нануфа был прав: судьба все сделала правильно, не дав ему добраться до Селп Дика двадцать лет назад. Он будет представлять абсуратское учение в решающем противостоянии с Гипонеросом. Если бы Кхи уберегла его и если бы махди Шари согласился (левантийское воспитание развило в У Паньли обостренное чувство иерархии), он основал бы новый орден, основанный на индисском понимании антры. Крик смерти снова станет звуком жизни… Он терял всякое представление о пространстве и времени, человеческая капля растворялась в океане бесконечности.