Читаем Цитадель тамплиеров полностью

Изабелла остро ощутила свою беспомощность. Что делать? Куда бежать?

— Не мучьтесь и поезжайте к нему, — произнес рыцарь с ужасным лицом.

— Я?! — воскликнула Изабелла.

— Вы, вы! Вы появитесь, как волшебница, фея.

— Я явлюсь к нему в дом? — продолжала принцесса разыгрывать возмущение.

— Не как знакомая дама, не как будущая королева, но как любящая женщина, ибо сказал Господь: любовь спасает любимого и любящего.

Глаза Изабеллы налились светом, она преобразилась. Но все же осталась собой. Она сказала:

— Да, вы печетесь о благом деле. Но что вы ищете для себя? Только не лгите.

Де Труа поклонился.

— Лгать бессмысленно, это так. Истина в том, что особенной и, тем более, опасной для вас цели у меня нет. Нет как нет, уверяю вас.

Принцесса прищурила прекрасные глаза.

— Все-таки вы, наверное, врете. Но там посмотрим.

<p>Глава IV. Месть</p>

Изабелла и Рено помирились. Все получилось. Принцесса помчалась к возлюбленному и бросилась на X его грудь. Месяц возобновленной любви был медовее, чем первый. Они сдували друг с друга пушинки.

Арнаут Даниэль услаждал их своими канцонами, что придавало чувствам возвышенность.

Шевалье де Труа сдержанно отклонил предложения отблагодарить его. Он отказался принять от принцессы пятьсот бизантов, хотя все видели, что — не богат. Придворные взирали на шевалье, как развращенные столичные безбожники на религиозного дурня из провинции.

Но кончаются паводки, реки входят в свои берега, обнаруживая изгибы русла, мели, иной раз — пороги. И когда граф Рено, еле выбравшись из постели, сказал, что неплохо бы выехать поохотиться, Изабелла послала за де Труа. Дабы тот развлек ее своей беседою на прогулке и за обедом.

— Вы обещали рассказать мне о том, что вас на самом деле привело в Яффу.

Де Труа погладил свою бородку и поклонился.

— Действительно, месяц назад я обещал. Но, Ваше высочество, в этом месяце кое-что изменилось. Похоже, теперь рассказывать нечего. Вернее — не о чем.

— Отвратительна эта витиеватость, — поморщилась принцесса. — Скажите, в чем дело.

— Когда бы все обстояло просто, я просто бы говорил. Но простота бывает обманчивой. И говорящие «прямо» — врут. А путаники зато пытаются облечь в слова свои мысли, что иногда непросто.

— Говорите, как вам угодно, но все-таки, что привело вас сюда, какие дела? Не затем же все-таки, чтобы мирить нас?

Де Труа заметно помрачнел.

— Не подумайте, Ваше высочество, что я увиливаю. Но я уже не верю в необходимость того, что должен был совершить.

Эта фраза, конечно же, воспламенила принцессу.

— Я вам приказываю, наконец. Признаете за мною такое право, сударь?!

— Всецело. И приказание ваше выполню, но учтите, что, принуждая меня исповедоваться, вы можете навредить мне…

— И тем не менее, сударь, хватит вилять. Я вас слушаю. Шевалье беспомощно огляделся, словно зовя кого-то помочь.

— Я жду.

— Первое мое преступление состоит в том, что я привез вам письмо. И не передал.

— Ого!

— Да, Ваше высочество, я не лгал в том, что касается лично меня, но позволял себе недоговаривать.

— От кого письмо?

— Ваше высочество…

— То есть вы не собираетесь и теперь отдать мне его?! — возмущение Изабеллы было нешуточным.

Де Труа достал из плаща пергаментный свиток.

— Вот оно. За этот месяц оно слегка обтрепалось. Принцесса сорвала печать. Письмоносец уставился на ландшафты позднего лета. В пруду зеленели просторные листья кувшинок; пропущенное сквозь кроны смоковниц солнце не жгло, и вода кое-где отражала берег и небо, как зеркало. Воздух был чист, ветерок ласкал.

— Вы знаете содержание письма?

— Да, Ваше высочество.

— И знали все время? Конечно. И скрыли. Скрывали…

Шевалье встал на одно колено и склонил голову.

— Я понимаю, что виноват, но дерзаю просить, чтобы вы меня поняли. Осведомленный о планах маркиза Конрада Монферратского, я прибыл в Яффу и, не задумываясь, выполнил бы его просьбу.

— Что помешало? — ехидно спросила принцесса.

— Разобрав состояние дел, я решил поступить по совести. Ваш союз с графом Рено уже стал легендой. Увидев явь, я рассудил, что разрушить этот союз было бы прегрешением против велений Господа.

— Рассуждая о божеском умысле, не худо бы помнить, что вы здесь находитесь по воле маркиза Конрада. Как вы могли ослушаться приказа? Это не укладывается в моей голове!

Де Труа отрицательно покачал головой.

— Я не состою ни у кого на службе. Тем более — у маркиза. Стало быть, никому и не подчиняюсь. Я взялся выполнить его просьбу, и только.

Мне не вменялось в обязанность не видеть, не рассуждать, не делать выводов.

Изабелла молчала, постукивая свитком пергамента по ладони.

— Встаньте.

Де Труа повиновался с благородной медлительностью.

— Не будем впредь говорить об этом.

— О чем, Ваше высочество?

— О том, стоит ли мой легендарный роман с графом Рено тех благ, что предлагает мне маркиз Монферратский. Я запрещаю вам в это вторгаться.

— Я понял вас, Ваше высочество, — стоически произнес шевалье де Труа.

— И оставьте-ка этот тон. И потом… — Изабелла язвительно хмыкнула, — откуда у вас взялось столь трепетное отношение к чужим любовным страстям? Это более приличествует моему трубадуру.

Де Труа промолчал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия исторических романов

Андрей Рублёв, инок
Андрей Рублёв, инок

1410 год. Только что над Русью пронеслась очередная татарская гроза – разорительное нашествие темника Едигея. К тому же никак не успокоятся суздальско-нижегородские князья, лишенные своих владений: наводят на русские города татар, мстят. Зреет и распря в московском княжеском роду между великим князем Василием I и его братом, удельным звенигородским владетелем Юрием Дмитриевичем. И даже неоязыческая оппозиция в гибнущей Византийской империи решает использовать Русь в своих политических интересах, которые отнюдь не совпадают с планами Москвы по собиранию русских земель.Среди этих сумятиц, заговоров, интриг и кровавых бед в городах Московского княжества работают прославленные иконописцы – монах Андрей Рублёв и Феофан Гречин. А перед московским и звенигородским князьями стоит задача – возродить сожженный татарами монастырь Сергия Радонежского, 30 лет назад благословившего Русь на борьбу с ордынцами. По княжескому заказу иконник Андрей после многих испытаний и духовных подвигов создает для Сергиевой обители свои самые известные, вершинные творения – Звенигородский чин и удивительный, небывалый прежде на Руси образ Святой Троицы.

Наталья Валерьевна Иртенина

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза