Цицерон

1 января, не теряя ни часа, Цицерон созвал сенат и тут же в своей «тронной» речи обрушился на Рулла и его закулисных вдохновителей. (О существовании их он упомянул, имен же благоразумно не назвал.) Он четко и ясно разъяснил, что будет, когда мир отдадут во власть бесконтрольной комиссии. «Начнем с того, что децемвиры будут разъезжать по всему миру… Они будут иметь право признавать государственной собственностью все, что им угодно». Последствия слишком ясны. Начнутся чудовищные злоупотребления, произвол, взятки, «позорнейшая торговля правами государств и имуществом людей» (Agr., 1, 9).Результатом всего этого будет полный развал и разруха в провинциях и взрыв ненависти к Риму. Само имя «римлянин» будет вызывать злобу (Ibid., I, 2).И что еще хуже — все эти страны будут обобраны до нитки.

«Разве вы не представляете себе, какой тяжестью лягут эти децемвирские переезды на все провинции, царства, республики, какой страх нагонят они на всех и… в какой обильный источник наживы обратятся?.. Начнут свои вселенские набеги эти децемвиры с их неограниченной властью, с их ненасытной жадностью» (Ibid.,I, 8–9).

И потом. Разве не отвратительно, разве не позорно, что отцы и деды веками копили земли, завоевывали их пядь за пядью, чтобы оставить потомкам, и вдруг является этот бойкий Рулл и с истинно демократической широтой пускает все с молотка! Тут Цицерон вспомнил и великолепно обыграл одно небольшое обстоятельство. Оказывается, наш доблестный демократ уже спустил дотла отцовское наследство. Почему бы теперь не спустить и наследство Рима?

— Вы увидите, как этот бесшабашный кутила переворачивает вверх дном все наше государство, как беззаботно растрачивает он оставленные нам предками владения, как он, промотав отцовское имущество, собирается теперь подвергнуть той же участи достояние народа (Ibid., I, 2).

Хорошо. Пойдем дальше. Вот наши законодатели продали земли всего мира. Какие же наделы они собираются купить? Ведь в Италии почва разная: есть плодородный юг, есть суровый север, есть болота, есть каменистые равнины, а есть прекрасный чернозем. Так где же они купят земли: в плодородной Кампании или бесплодной Апулии? У тебя столько денег, продолжал он, обращаясь к Руллу, что ты можешь скупить все — оптом и в розницу. Почему же ты не определяешь этой земли?

— Я и определяю, — угрюмо отвечал Рулл, — это будет земля в Италии.

— Замечательно точное определение, — резюмировал Цицерон.

И тут Рулл, окончательно запутавшийся, угодил, наконец, в расставленную ловушку.

— Мы этого не знаем, — заявил он, — мы купим только те земли, которые согласятся продать собственники.

— Прекрасно! — воскликнул консул. — Но позвольте спросить вас, а что, если вы не найдете охотников продавать свои земли? Что будет тогда с деньгами? Возвращать их в казну закон запрещает, требовать их с вас не дозволяет; итак, все деньги останутся у децемвиров (Ibid., II, 67–72).

Затем он повернулся к остальным трибунам, окружавшим Рулла, и дрогнувшим голосом произнес:

— Но вы, трибуны, ради бессмертных богов! Опомнитесь… Много в нашем государстве скрытых ран… Вне его границ все спокойно, нет царя, нет народа, нет племени, которого бы нам следовало опасаться, нет: наше зло — зло внутреннее… Наш долг… содействовать его излечению. Нельзя же в самом деле делать карьеру на гибели собственной родины. Если же кто из вас надеется, что поднятый им в государстве ветер быстрее погонит челн его честолюбия, то пусть он проникнется убеждением, что, пока я буду консулом, его надежда несбыточна.

Речь Цицерона произвела сильное впечатление на слушателей. Сенат решительно выразил одобрение консулу. Но особенно потрясены были трибуны. Многие немедленно оставили мятежного товарища. А один, самый впечатлительный, даже заявил, что наложит вето на закон Рулла. Однако Цицерон, горячо одобрив благие намерения молодого человека, помощь его решительно отклонил. Он прекрасно понимал, что вмешательство трибуна вызовет бурю на Форуме. А этим не замедлит воспользоваться генеральный штаб, чтобы раздуть смуту. Нет. Нужно, чтобы народ сам по доброй воле отвернулся от закона.